Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - [7]

К утру старик умер.

Когда он был еще в агонии, из боковой улицы, правую сторону которой занимали доходные дома Ража, грянул духовой оркестр. Обитатели этих домов высыпали на улицу.

Было первое мая.

Ночной ветер отогнал клубящиеся тучи, вымел синие просторы неба. Над городом занялось ясное утро. Солнце заиграло на мокрых крышах. Осоловелый Франтишек покрасневшими глазами глядел в окно.

Тра-та-та, бум-бум-бум-бум! Под окнами особняка толпились рабочие в праздничных рубашках, женщины в красных платочках. Знамена над их головами весело трепетали на ветру. Солнечные лучи проникли в узкие жижковские улицы, осветили лица людей и сырые стены домов. Веселые солнечные блики заплясали на золоте геликона и серебряных клапанах кларнетов. В это погожее майское утро смех людей звенел, как горсть монет, брошенная на мостовую.

Ондржей, хмурясь и кусая губы, стоял у смертного ложа отца. Когда дыханье остановилось, Мартичка закрыла покойнику глаза и распахнула настежь окна, чтобы, как говорят у них на Высочине, душа могла свободно улететь ввысь.

Шум, веселые возгласы, смех и пение на улице стали слышнее. Хоровое скандирование лозунгов доносилось в комнату покойного.

Ондра остановился у окна, стиснул зубы. «Сплошные потемки…» Ему казалось, что он летит в пустоту. Он сжимал кулаки, но все же потерял самообладание и расплакался, как ребенок.

Растроганный Франтишек мягко положил ему руку на плечо.

Шел 1936 год. Близилась гроза, и это нетрудно было заметить. Из соседней страны все чаще доносился гортанный рев разнузданной толпы, тысячи рук поднимались в судорожном приветствии. Там снова грохотали барабаны войны и над марширующими отрядами развевались султаны из конских хвостов, подобно шевелюре маньяка.

Прогресс техники обеспечивал возможность быстрого и массового истребления людей. Самолеты повышали свой потолок, моторы танков увеличивали обороты. Люди познакомились с мертвой маской противогаза, стекла которого напоминали глаза, глядящие во тьму. Проектировались противогазы и для младенцев, и для собак…

Кому же верить? Люди родились, умирали, дышали, женились, ссорились, говорили о погоде, любили. Мир жил под завесой сгущавшихся туч. Седовласые дипломаты с зонтиками развозили по свету слова утешения, а военные заводы работали на полную мощность.

Война уже стучалась в ворота. Как долго все это продлится?

В эти гнетущие дни многие призывали к единству, к сопротивлению. Некоторые в страхе стучали зубами. Господа плели путы для человечества. Назревали измены. Раздавались призывы к борьбе, к порядку, к оружию, слышались возгласы «хлеба!».

Но прилежный гимназист Франтишек Брих плохо разбирался тогда во всем этом.

Часть первая ВИХРИ

1

Тонкий, как серебряная игла, голосок пронзает стену комнаты. Звук нарастает, словно приближаясь со скоростью света, и будит спящего. Очнувшись, человек недоумевающе мигает спросонья, потом на губах его мелькает улыбка. Еще через минуту бравурная музыка окончательно разрывает тонкую пряжу сна.

Взволнованный бас звучит по радио.

Брих вырывается из теплого объятия постели, — раз, два! — босиком подходит к окну, в которое пробивается рассвет, трет припухшее ото сна лицо, потягивается и зевает.

Снег запорошил жижковские крыши. Какая призрачная белизна! Снег сыплется из серых туч, гонимых ветром, и бесшумно ложится на мостовые и карнизы окон. Следы утренних пешеходов пятнают снежную пелену, но новые снежинки стирают их так же быстро, как мокрая тряпка мел с грифельной доски. Будничный февральский день встает над пологой жижковской улицей. Мальчишка несет от булочника плетеную корзинку; балуясь, он перепрыгивает через скребок привратницы, счищающей снег с тротуара. Почтальон с битком набитой сумкой поскользнулся на мостовой и взмахнул руками, удерживая равновесие. Из ворот дома напротив выползла старушонка в черной шали и спустила с цепочки кривоногого дрожащего пинчера, который тотчас задрал ногу на углу у трактира.

Снег, снег! Бриху вспоминается картинка из школьной хрестоматии, одна из тех, которые таят очарование детства. «Пришел белый конь, занял весь двор» — гласила подпись под картинкой. Помнишь? Мама, мамочка, снег на дворе!

Бас по радио отвлекает Бриха от мимолетного воспоминания. Сколько пафоса! Слышны только отрывки речи — радио за стеной, у соседа Патеры, откуда доносится крик младенца и стук совка о ведро с углем.

Что-то творится? Слушай!

«…Политическая обстановка складывается… пытаются подорвать… В этот ответственный момент… рабочие, крестьяне, все честные…»

Брих вспоминает… Еще вчера за остывшим ужином в трактире, уткнувшись в учебник, он краем уха слышал о затяжной борьбе в правительстве, о том, что несколько министров подали в отставку и еще что-то в этом роде. Тьфу! Эти вечные склоки между партиями усиливаются, повторяются до отвращения. Вариации на ту же тему. Мы уже это знаем! Злоупотребления с текстилем, план Маршалла, — принять или не принять его? — налог на миллионеров… Брих, правда, выписывал «Свободне новины»[5] и иногда просматривал статью, случайно привлекшую его внимание, но, в общем, политическая борьба его мало интересовала. Вернее, совсем не интересовала. Брих объяснял это обилием работы. Человек, который после нескольких лет «протекторатного» перерыва в учении сумел в такой короткий срок закончить юридический факультет, не может разрешить себе торчать на собраниях и препираться с запальчивыми членами разных партий о свободе личности, масариковской демократии, социализме и всех тех истинах, которые Брих и без того считал вполне ясными и давно признанными. Его даже немного раздражала партийная слепота многих его университетских товарищей, желчная злоба одних и твердокаменная убежденность других. Надо же сохранять объективность суждений! Ну, ладно, может, без таких стычек и нельзя, но разве это основание для того, чтобы он, человек, у которого есть и желание и шансы кое-чего достичь в жизни, чтобы еще и он совался со своей ложкой в кипящий котел политических страстей? Особенно сейчас, когда ему надо так много сделать! В бухгалтерии он работает временно, это дело ему чуждо, его, как юриста, хотят перевести в экспортное управление, к этому надо основательно подготовиться, приобрести дополнительные знания, которых он не получил в университете. Международная торговля — сложное дело, а директор экспортного управления Барох возлагает на Бриха немалые надежды. Надо оправдать их. Долголетняя привычка учиться, особенно сказавшаяся сейчас, после пустых лет «протектората», сделала свое дело: ученье вошло в плоть и кровь Бриха, оно стало его коньком, страстью, первейшей необходимостью.