Гравитация - [48]

— Заткнись, — я улыбаюсь Гаспару, — и не думай, что я куплюсь на твои слова.

На дне его глаз, наблюдающих за мной, плещется далеко не страх. Там поблескивает интерес, но так незаметно, что я могу только случайно выхватить его искру из теплого водоворота. И на секунду я задумываюсь — не окажется ли так, что то, что я считаю его поражением — на самом деле просто новый ход?

Но эта мысль исчезает в грохоте, взрыве пыли, каких-то обломков, кусков деревянной двери и громком голосе, который почти выкрикивает:

— Поднимите руки и не двигайтесь!

Эта мысль взметает на прощание радужную пыль света и осколков, когда на моих руках застегивают наручники, произнося: — Вы арестованы.

Я бросаю на Гаспара ненавидящий взгляд. Будь моя возможность, я бы подожгла его глазами, но меня грубо дергают, заставляя двигаться вперед. Кажется, теперь любая попытка нацепить мне на руки что-то будет приводить к панике, и я трясу головой, заставляя себя оставаться на плаву. В коридоре толпятся жильцы, благодаря которым меня и выводят из квартиры в наручниках. Очевидно, что соседская назойливость не поленилась полезть в щели и подглядеть всё, что творится в этом маленьком темном мирке этажа. А там уже бдительные жильцы забили тревогу и вызвали полицию, не желая себе проблем.

Меня выводят на улицу, где по-прежнему хлещет косой дождь, и не слишком любезно заталкивают в машину, не обращая внимания на то, что я шиплю от боли, когда ударяюсь коленом об открытую дверь.

Прежде, чем глаза успевают привыкнуть к темноте, я понимаю, что нахожусь в машине не одна. Достаточно того, что второй человек в машине первым нарушает молчание, обращаясь в темноту:

— Если бы у Вас хватило ума не бросаться бежать, Вы бы сейчас сидели дома в тишине и спокойствии.

Не знаю, рада ли я тому, что Анна Тагамуто выглядит такой невозмутимой, но сказанного ею достаточно, чтобы я ощутила всю бессмысленную глупость своего поведения.

— Конечно же, Вы пробрались в чужую собственность и пытались убить человека.

— Я не собиралась никого убивать, — возражаю я. Нет, на секунду я хотела увидеть, как большое тело содрогается в конвульсиях, выбрасывающих кровь из рассеченных сосудов. Но лишь на секунду.

— Вы дали ему понять, что знаете — кто он, — голос Анны звучит так же ровно, как если бы она обсуждала погоду за окном. — И Вас не интересует, почему я приехала к Вам домой.

— Интересует, — хотя мне уже и поздно протестовать, но я вяло возражаю ей. Анна молчит, мужчина, который арестовал меня, сидит так, будто его не существует. Темная, безмолвная тень. Наконец Тагамуто поворачивается ко мне, я вижу ее лицо, слабо бледнеющее в полумраке между передним сидениями:

— Вы сделали все так, как и планировалось. Теперь будем надеяться, что события примут новый поворот.

Я не знаю — смеяться мне или начать бессмысленную речь о том, что меня использовали как дергающегося на крючке червя, но прежде, чем я решаюсь открыть рот, Тагамуто отворачивается и поправляет ремень безопасности.

— Насколько я помню, Вы хотели во чтобы то ни стало помочь поймать его. Я едва заметно киваю, проглатывая все заготовленные слова.

— Значит, Вы с нами.

Патрульная машина, мигая фонарями, отъезжает в сторону, и я думаю — не получилось ли так, что я действительно делаю ошибки одну за другой?

Несмотря на то, что ночь в полицейском участке была не самым лучшим временем, ни усталости, ни головной боли я не ощущала. Сперва я ходила вдоль стены — десять шагов вперед, десять шагов назад. Когда первые клокочущие пары эмоций утихли, я вернулась к небольшому подобию скамейки-лежанки. Села, ощущая все углы и неровности, и принялась снова обдумывать всё заново.

Меня привезли сюда и провели в небольшую комнату для допросов. Это помещение можно было назвать слепым и немым, настолько оно было лишено хоть какого-то собственного духа. Зато воздух в нем был просто пропитан злом, страхом, холодным безразличием и тонким отзвуком крови. Через двадцать минут или меньше, время тут тоже отсутствовало, в допросную вошла Анна.

— Нам придется подержать Вас здесь до утра, поскольку только так можно правдиво объяснить Ваше поведение.

Дословно это означало — «сумасшедшую, которая полезла в пасть к крокодилу, надо обезопасить, чтобы крокодил не попытался ее догнать и сожрать».

— Мне показалось, что он знает о том, что я сообщила Вам о нем, — как бы там не было, крокодил был чересчур умен и мог сожрать меня не сразу, а потом.

— Если он не обладает сверхспособностями, то не узнает, — Анна была так спокойна, что на мгновение я подумала — она ведет себя так же, как и Гаспар. Она внимательно смотрела на меня, изучая, и только придя к каким-то своим выводам, снова заговорила, — Вам нужно запомнить всё, что я скажу.

Она говорила недолго и немного. Но мне с каждым ее словом казалось, что теперь я стою между двух огней, и они оба одинаково беспощадны. Теперь уже, идея рассказать полиции о том, что представляет из себя Гаспар, не выглядела такой правильной, как раньше.

Я покачала головой и тихо засмеялась. Можно жить в хорошей семье и получить отличное воспитание, но если ты являешься авантюристом и любителем неприятностей, они сами найдут тебя. Тагамуто вскользь обронила, что моё прошлое, в котором был не один и не два визита в полицию, ей известно. Как и кричала всегда Нина при ссорах — я на всю жизнь останусь паршивой овцой. Теперь оставалось лишь надеяться, что те крохи знаний, которые оставило паршивое прошлое, помогут мне продержаться между двумя огнями чуть дольше, чем те рассчитывают.