Гравитация - [47]

— Они называют этого убийцу Художником, — я наклоняюсь к волосам с оттенком пепла, не повышая голос и заставляя его напрягать слух и концентрироваться на том, что я произношу. Он молчит, но толчки крови в его артериях продолжают свой размеренный ритм.

— Художник, — я произношу это слово еще тише. Для меня оно звучит хуже ругательства, поскольку прячет за собой слишком много лжи и мерзости.

Он делает едва заметное движение, но снова замирает, когда острый край осколка стекла ощутимо прижимается к такой тонкой и уязвимой коже, под которой пульсирует кровь.

— Я не понимаю тебя, — он опускает на стол руку, которая до сих пор висела в воздухе, не дотянувшись до бумаг.

— Тебе следовало не пользоваться такими стойкими духами, — я знаю, что так и будет. Он будет не понимать того, что я говорю, утверждать, что я заблуждаюсь.

— Ты могла бы сказать, что они тебе не нравится, — его голос по-прежнему спокоен и полон чего-то среднего между доверительным тоном и укором.

— А еще я могла бы сказать, что мне не нравится, когда мне лгут, — его игра заставляет меня на мгновение испытывать желание ударить его.

— Я никогда не лгал тебе, — он говорит так искренне, что я фыркаю как лошадь. По-прежнему прижимая к его шее осколок, который я предусмотрительно запихнула в карман, когда разбила оконное стекло, я задираю рукав куртки и подвожу к его лицу свое запястье. От старого синяка не осталось следов, только беловатые ссадины, которые отчетливо видны в свете лампы. — Ты не лгал. Ты просто хотел меня убить.

— Единственное, чего я не пойму, так это того, что мешало тебе сделать это всеми вечерами, которые ты проводил со мной, изображая доброго друга. И что помешало тебе там, в том чертовом сарае? Не хотел сам потрошить меня, как тех остальных? Или приберёг на потом, чтобы прикончить, когда надоест играть в доброту и участие?

Пульс учащается. Он бьется сильными толчками, артерия натягивается как крученый канат, выступая над мышцами.

— Ты говоришь какие-то ужасные вещи. Что с тобой? — В глубине души я даже восхищена тем, как продолжает уверенно держаться Гаспар. Голос ни на секунду не меняется, оставаясь таким же, как обычно. Словно у его горла не держат острие и не разоблачают совершенные им дела.

— Ты убивал их всех, — а вот мне с трудом удается играть, — убивал, оставлял на всеобщем обозрении и продолжал дальше строить из себя невинную овечку.

Гаспар делает движение, словно хочет вскинуть руки в защитном жесте, но я еще сильнее надавливаю стеклом на его шею, и он замирает.

— Жалеешь, что не прикончил меня? Надо было не бросать эту идею Габриилу и Алану, а запачкать свои руки самостоятельно.

— Ты заблуждаешься, — возражает он, и я прижимаю острие так сильно, что оно царапает кожу. Маленькая капля крови, как крошечный рубин расцветает на светлой коже, которой почти не коснулся загар. Если я опущу осколок на несколько градусов, то легко перережу его сонную артерию. И он знает это, когда начинает говорить. — Если ты так убеждена в том, что говоришь, почему тогда не закончишь все сама? Тебе достаточно одного движения.

Я качаю головой, словно он может видеть меня.

— Я - не ты, если тебе это до сих пор не стало понятно. Это ты убийца, одержимый психопат, которому нравится убивать и натравливать одних людей на других, чтобы посмотреть — что из этого выйдет.

Он вздрагивает словно от отвращения к тому, что я произношу.

— Хорошо, можешь убить меня, если это даст тебе ощущение справедливости.

— Нет. Это не твои правила, а мои, — Я стараюсь не смотреть на то, как рубиновая капля медленно стекает вниз по шее, исчезая под ключицей. Гаспар качает головой, но затем вынужденно-устало отвечает:

— Если ты считаешь, что я убивал их всех, то наверно логично предположить, что для этого мне нужно слишком много времени. Которое уходило у меня на работу, на вечера в твоем доме. Подумай сама, когда мне их всех убивать?

— А это ты расскажешь сам, — я заставляю его отодвинуться вместе со стулом дальше, на середину комнаты. Если посмотреть со стороны — ситуация перевернута вверх ногами. Из нас двоих сейчас я близка к роли убийцы. А вот Гаспар напоминает несчастную жертву. Он сидит боком ко мне, и я могу рассмотреть его полностью. Темно-синяя рубашка, заправленная в черные брюки и расстегнутая до середины, скрывает тонкую дорожку капель крови, уходящую вниз от шеи на грудь. Гаспар сидит босой, и это делает его каким-то расслабленным. Сочетание подчеркнутой темным цветом одежды элегантности и расслабленности. В неярком свете его светлая кожа выглядит похожей на туман, туман, создающий формы сильного и тренированного тела, и хочется не думать о том, что как любой туман он может взять и исчезнуть.

Перед мной сидит очаровывающий взгляд мужчина, в голове которого водятся странные мысли. И забыть об этом нельзя ни на минуту.

— Если ты решила убить меня, то давай сделаем это быстро. Но ты хорошо подумала? Не окажется ли так, что приняв свои догадки за правду, ты совершишь ошибку? — Он смотрит на меня, неудобно повернув голову и не обращая внимания на то, что из-под осколка сбегают вниз новые капли крови.