Граница земли. Дедушка сорвиголова - [74]

Анджи плюнула в Ньюта, но Кваггер утихомирил ее и воскликнул с наигранным драматизмом:

- О мой добрый amanuensis! Глаза мои бесценные! Скажи мне, что нового в моих владениях?

- Все… о, все начинает возрождаться, Лорд Кваггер, - проговорил Блюстоун, пытаясь подобрать слова, которые не были бы прямой ложью. Он почти умолчал о разрушенных городах - Пуэбло, Денвере и других, - только мельком обмолвился о сгоревших фермах, чьи крыши были сорваны, а поля размыты ливнями, начавшимися вслед за пожарами.

- Но там и здесь уже пробивается зелень, Лорд Кваггер! Некоторые дикие растения снова растут. Я думаю, что озоновый слой начинает восстанавливаться.

Кваггер рассеянно слушал, поглаживая маленькое чудовище - Анджи, с печалью глядя на картины на стенах. Блюстоун не мог рассказать Кваггеру ничего действительно нового, ничего, что не говорили бы до него другие, но Лорд Кваггер делал вид, что не знает, насколько плохо идут дела.

- Но, говорят, сборщики налогов вернулись почти ни с чем, - пожаловался он.

- Лорд Кваггер, - сумрачно ответил Блюстоун. - Осталось не слишком много того, что можно собрать, как налог.

Налоги! Они не собирали налогов. Они отнимали последние крохи пищи, которые означали для людей жизнь, и делали это, держа людей на прицеле!

Кваггер покачал своей громадной массивной головой, так что затряслись щеки:

- Но это не может быть правдой. Посмотри на эти элеваторы и зернохранилища! - он указал на огромные белые сооружения на одном из экранов. - Да в них столько зерна, что этим весь Дом Кваггера можно кормить целый год!

- Но они пусты! Там нет ничего, кроме скелетов людей, дравшихся за то, чтобы украсть зерно, и за то, чтобы предотвратить это! Не осталось ничего, что можно было бы облагать налогом! Люди голодают…

Кажется, Кваггер не слышал:

- Хорошо, хорошо, - проговорил он рассеянно. - Ты знаешь, Ньют, что мое сердце кровью обливается при мысли о страданиях моих верных подданных.

Блюстоун кивнул, стараясь, чтобы выражение лица не выдало его истинные чувства.

- Фактически, - возвестил Кваггер, - я делю с миром все беды, которые он переживает. Ожоги и слепоту, жажду и отчаянье - и прежде всего голод, - прибавил он, раздраженно махнув рукой одному из почтительно стоящих в отдалении слуг, державшему поднос с замороженными фруктами.

Затем выражение лица Кваггера изменилось.

- Это озоновое лето, - проговорил он, жуя, - оно, конечно, принесло нам всем много страданий, но теперь, когда ты вернулся с добрыми вестями…

- Но, Лорд Кваггер, - начал было Блюстоун, жалея о том, что ему, как всегда, не хватает хитрости и изворотливости, - я видел только несколько мест, где начинают прорастать сорняки.

- Неважно! - заявил Кваггер, роняя огрызок яблока на пол и потянувшись за персиком. - Растения растут. А потом…

Он со злостью сплюнул, вытащив плод изо рта и с неудовольствием посмотрев на него.

- Целе! - крикнул он. - Ты что, хочешь меня отравить? Он же гнилой! Почему я не могу получить свежие персики?

Анджи схватила в лапки персик, повертела его и что-то сердито затрещала, потом отшвырнула со всей силой, едва не попав в Блюстоуна - не совсем случайно, подумалось ему, а скорее, совсем не случайно.

- Не осталось ни одного свежего персика, Лорд Кваггер, - сказала девушка, которую он назвал Целе. Она была одной из тех троих, что были так похожи на Грациэлу Наварро, девушку-лягушатницу - из тех троих, между которыми Лорд Кваггер так и не смог сделать выбор. Он перекрестил их в «Граци», «Целе» и «Эллу» и приставил их, всех троих, к собственной персоне. Хотя Целе и говорила достаточно смело, на лице ее читался страх.

Анджи сердито завизжала на женщину, но Кваггер решил быть снисходительным.

- Ах, это ужасные времена, - пробормотал он, гладя кошмарное существо, чтобы успокоить ее. - Но мы должны помнить, Ньют, что этот ужасный год - не только испытание и горе для нас. Это также и наш шанс! Может, озоновое облако и черно, как уголь, но я сделаю его серебряным с изнанки!

Анджи снова взвизгнула - на этот раз, от удовольствия. Кваггер нежно гладил ее, его постаревшее бесформенное лицо просветлело: он с удовольствием развивал полюбившуюся тему.

- Порядок был разрушен, - заявил он. - Раса находится на грани вымирания. Но я, Саймон Мак-Кен Кваггер, еще спасу ее! Ньют! Ты понимаешь, сколь велика твоя роль во всем этом?

- Ну, мне так кажется, - без особой уверенности проговорил Блюстоун, зная, что за этим последует.

И за этим последовало.

Кваггер возвысил голос и воскликнул:

- Ты задокументируешь это! Ты завершишь эпическое повествование о моей жизни, то повествование, которое смелые, доблестные мужчины и женщины будут помнить тысячу лет - сагу о спасителе человечества! Только подумай об этом, Ньют! Посмотри на тех людей, перед которыми преклонялся мир - Александр, Цезарь, Наполеон, мой собственный достойный предок Ангус Мак-Кен… Никому из них не приходилось противостоять тем невзгодам, с которыми сражусь я! Разве это не правда, Ньют?

- Дела действительно выглядят прескверно, Лорд Кваггер, - признал Ньют Блюстоун.

- А потому в сравнении со мной все эти великие герои истории будут не большим, чем пигмеи перед гигантом! И твоим долгом, Ньютон Блюстоун, будет восславить мое имя в словах, записях и снимках, как имя бесстрашного героя, который вывел человечество из тени кометы к сиянию того, что будущие историки, быть может, назовут Веком Кваггера.