Граница. Таежный роман. Пожар - [11]

Вадим вместе с огромным облегчением почувствовал вдруг укол совести: один день непогоды совершенно выбил его из колеи, и он был безумно рад выбраться из этого мокрого и холодного ада. Но, взглянув в открытые двери и увидев хохочущих широкоплечих бородачей, он подумал: а ведь они остаются. И не жалуются. Он пришел в восторг оттого, что «такие люди в стране советской есть».

Может быть, этот-то восторг и стал причиной дальнейших событий.

Вертолет доставил их в районный центр, откуда летал в область небольшой самолетик — чуть ли не «кукурузник». А уж из области можно было отправляться дальше — поездом или самолетом.

Самолетик прибыл вовремя. Непогода утихла. Но на летное поле, истошно сигналя, вырулил потрепанный «газик», из которого водитель и врач вынесли ребенка, закутанного в одеяло. Следом из машины выбралась заплаканная женщина. Шестилетнего мальчика с диагнозом «острый живот» требовалось немедленно доставить в областную клинику.

Конечно, Вадим был заслуженный и знаменитый, а остальные артисты — незаслуженные и мало кому известные. Конечно, можно было оставить аккордеон концертмейстерши, а еще лучше — бесчисленные ящики, тюки и мешочки запасливого и пронырливого артиста разговорного жанра. Но, во-первых, Вадим был самым молодым из них, а во-вторых, он был из семьи отличников.

Поэтому он торопливо, как будто кто-то оспаривал у него эту честь, произнес бодрым голосом:

— Ничего страшного, я полечу следующим рейсом.

Все облегченно вздохнули и полезли в самолет, а Вадим забрал свой багаж и побрел к бревенчатому домику на краю летного поля, который был и залом ожидания, и кассой, и гостиницей и в котором ему предстояло провести сутки в ожидании следующего рейса.

Ему отвели крохотную комнатушку, где были только кровать, тумбочка и колченогий стул. Он свалил в угол свои вещи и улегся, думая, что уснет, но естественное чувство голода не дало забыться. Он сообразил, что никаких ресторанов и буфетов в здешнем «аэропорту» нет, да и сам-то «аэропорт», похоже, закрылся, так как единственный борт уже отправлен. Вадим порылся в сумках, нашел вяленого омуля и подумал, что, если удастся достать чаю, на худой конец — просто воды, то до завтра он, пожалуй, дотянет.

Он задумчиво грыз соленую рыбину и вспоминал о мужественных людях, оставшихся в дикой тайге, противостоящих непогоде, трудностям неустроенного быта и опасной работы… И как когда-то ему хотелось быть сразу и пожарным, и разведчиком, и космонавтом, теперь ему захотелось быть там, вместе с ними, и в то же время оставаться певцом и вдохновлять их на подвиги своим искусством. Он был мамин сын и в ту пору оставался еще самым восторженным романтиком.

Тяжелая отсыревшая дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась девушка, вполне соответствующая его романтическому настроению: румяная, с толстой светлой косой и огромными синими глазами. Стройная, но пухленькая в нужных местах. Она поставила на стул тяжелую сумку и, протяжно окая, ласково объяснила:

— Я вам покушать принесла, Вадим Сергеич. Подвело, поди, животы-то?

Вадим засмеялся от удовольствия, услышав этот мягкий голос, такой естественный и здоровый. Он без церемоний присел к импровизированному столу, сооруженному из тумбочки, и с аппетитом закусил вареным мясом с картошкой, солеными огурцами и квашеной капустой.

Девушка сняла тулупчик, размотала вязаную шаль, и оказалось, что она совсем молоденькая, почти девочка. Она забралась с ногами на кровать, подперла кулачком подбородок и внимательно смотрела на Вадима, удовлетворенно кивала, одобряя его аппетит. Вдруг всплеснула ладошками:

— Охтимнеченьки! Вовсе память-то зашибло! У меня тут чекушечка для вас… — Она полезла в сумку и действительно достала четвертинку водки.

Вадим отрицательно помотал головой и выразительно помычал, не имея возможности говорить с набитым ртом.

— На тебе! — удивилась она. — Бона вы как прозябли. Это обязательно, а то к завтрему такая лихоманка затрясет — на месяц у нас застрянете!

Довод подействовал. Вадим принял из ее рук стакан с водкой и, стараясь казаться взрослым и лихим, выпил одним глотком. И почти сразу его повело, закачало горячей волной. Он еще пробормотал какие-то вежливые слова извинения, а может быть, это было уже во сне… Он чувствовал сквозь сон, как прохладные ловкие руки раздевают его, укрывают одеялом. Ему представилось, что он шестиклассник, пришел из школы с пылающими щеками и блестящими глазами, присел на минутку и вдруг повалился… так резко началась корь… и мама раздевает его, укладывает, поправляет подушку, подтыкает со всех сторон одеяло и кладет на пылающий лоб прохладную руку. Вадим счастливо засмеялся и услышал в ответ чей-то переливчатый смех — как эхо собственного. И что-то мягкое и в то же время упругое, нежное, душистое и сильное обхватило его со всех сторон, и он подумал, что никогда еще его сны — ну, такие сны, о которых нельзя было рассказать маме, никогда еще не были они такими яркими, сладостными, реальными…

Позже, гораздо позже, когда он уже мог без боли и смятения вспоминать о ней, об их первой встрече, он все-таки должен был признаться себе, что это была одна из самых счастливых ночей в его жизни. Когда он понял, что это не сон.