Граница дозволенного - [62]

Секретарь с пышной африканской гривой и непринужденными манерами, не спросив фамилии, не узнав, назначено ли мне, и даже не проверив, занят ли Роке, сообщает, что офис на втором этаже, вторая дверь справа. Роке сидит за компьютером. Я робко барабаню пальцами по двери, извиняясь за беспокойство. Увидев меня, он встает и, ускоряя шаг, спешит навстречу. Я отступаю в коридор. Ухватив за плечо, он увлекает меня в кабинет, закрывает дверь и смотрит большими глазами. Только они и светятся на его смуглом, заросшем щетиной лице.

— Чатишься? — с неожиданным даже для себя самой сарказмом выпаливаю я.

— Что ты хотела?

— Прости… — Сарказм сменяется замешательством, смятением. От Роке веет той самой энергией, той самой бесстрашной яростью, которая покорила меня с первого дня. Ярость как жизненная сила…

— Простить?

— Прости, Роке, я ошиблась.

— Ошиблась? Объясни, пожалуйста, толком.

— Мне не следовало возвращать Эсекьеля. В этом не было никакого…

Он берет мое лицо в ладони и целует меня. Щетина колется.

— Поехали ко мне.

Он тянет меня за руку, и я покорно иду за ним. Сотрудники за письменными столами провожают нас лукавыми взглядами. В машине Роке снова целует меня, обнимает и гладит колени. Я прошу его успокоиться и пустить меня за руль.

— Мне столько нужно тебе сказать.

— Только хорошее, пожалуйста.

— Я твоя, Роке.

— Ты уже давно моя, только не хотела этого признавать.

— Но теперь точно.

— Что случилось?

Мы останавливаемся перед светофором на перекрестке Суэсии и проспекта Ирарразаваля. Улицы душит полуденный зной, зыбкое марево просачивается в дома, но мы — в салоне машины, где температура на десять градусов ниже, чем в тени, — в безопасности. Пышнотелая коренастая женщина в покрытом разводами фартуке, стоя в дверях, выплескивает из ведра воду на тротуар.

— Он улетел на Кубу и с тех пор от него ни слуху ни духу. Он и не собирался что-то восстанавливать.

— А ты не догадывалась? Он тебя не любит.

— Я хочу быть с тобой, и мне уже все равно, что там делает или не делает Эсекьель.

Роке убирает руку с моих колен и отворачивается к окну, будто погружаясь в себя.

— Я тоже ездил повидаться с женой, в тот же день, как вернулся из Рунге, — выпаливает он скороговоркой.

— Да?

— Хотел увидеть ее. Сравнить с тобой, наверное.

— Да ну! — Я в растерянности. До этого момента его жена оставалась давним прошлым, никогда не вставая между нами.

— Я думал, что если увижу ее — займусь с ней сексом, будет легче выкинуть тебя из головы.

— Ну ты даешь…

— Когда я попытался поцеловать ее, она послала меня куда подальше. Не может простить мне, что я пытался отобрать у нее Фатиму.

Я прислушиваюсь к себе, не сразу распознавая, какие чувства вызывает у меня его признание. Обиды нет, разочарования тоже, только нежность и желание обнять его. Между его простодушным экскурсом в прошлое и тем, что пыталась сделать я, особой разницы нет.

Квартира в большем запустении, чем обычно. Домработница болеет, поэтому уже неделю не приходила. Роке уверяет, что постель он не заправил только сегодня, поскольку опаздывал на встречу. Раздеваясь, мы не сводим друг с друга глаз. Я растягиваюсь в постели, которая пропиталась запахом Роке. Мужской запах меня в отличие от многих женщин возбуждает, а не отталкивает. Роке, нависнув сверху, целует меня в губы и грудь. Его отвердевший член утыкается мне в лобок, я обхватываю Роке руками и ногами, он, вывернувшись, берет презерватив и входит в меня.

— Я внутри, — говорит он, не двигаясь, глядя на меня с нетерпением. — Это чтобы ты не забывала.

Он посасывает мои соски и движется во мне, я распахнута ему навстречу, я крепко сжимаю его упругие ягодицы. Меня охватывает наслаждение, растекающееся волнами до кончиков пальцев, до груди и до макушки. С губ срываются стоны, я кричу и умолкаю, взлетаю и падаю, пока наконец не содрогаюсь в последнем сладком пароксизме.

* * *

Мы проводим неделю в Сантьяго. Роке должен доделать кучу разных мелочей, связанных с предстоящим выходом «Пари» на экраны, при том что запустить процесс после сезона отпусков — та еще работенка. А я тем временем чувствую себя так, как приехавшая в город туристка, лишенная, правда, радостей шопинга — в Сантьяго по магазинам уже не походишь, разве что в торговых центрах, которые в первую неделю марта превращаются в натуральные птичьи базары и гуановые острова.

Мы занимались любовью каждый день, ходили в кино, ужинали в ресторанах — в первый вечер Роке повел меня в свой любимый «Эль Эуропео» (оговорившись, что чаще раза в год это удовольствие повторить не удастся, иначе он по миру пойдет). На выходные мы съездили в Рунге, а потом я стала обустраиваться у Роке. Эсекьель, разумеется, уже вернулся, но ни в электронной почте, ни среди телефонных эсэмэс от него ни слова. Ну и отлично.

Единственная, кому я рассказала о своем решении, — Кларисса. Она меня поддержала, пересыпая мой телефонный монолог своими вечными: «нееет!», «да ладно?», «не может быть!», «серьезно?», «ого!» и даже «вау!», от которого меня тошнит. Не исключено, что ее одобрение мне только померещилось и, повесив трубку, она покрутила пальцем у виска. Однако познакомиться с Роке она была не прочь, и вчера мы отправились ужинать втроем. Роке сделал все, чтобы преодолеть первоначальную скованность между нами, не перегибая палку в своем стремлении понравиться и угодить. Кларисса тоже его очаровала своими летящими движениями, выразительностью жестов и восторженностью, которая покорит любого.