Граница дозволенного - [55]

Я раздеваюсь и сажусь в ванну. Вода, всколыхнувшись, снова успокаивается. В тишине отдается эхом дробный перестук капель с ветки больдо, который раскинул свой зонт над крышей ванной. Я вдруг вспоминаю, как мы с Эсекьелем в упоении прислушивались к шороху первого зимнего дождя после семи-восьми месяцев засухи. По щекам текут неожиданные слезы — я понимаю, что плачу не только по тем временам, но и почему-то по Роке. Я жалею себя за одиночество, за неспособность удержать обоих.

Уже успокоившись, угнездившись в кровати и выплакавшись, я набираю эсэмэс: «Я помню, с какой радостью мы каждый год встречали первые капли дождя».

«Ну, Амелия! У меня глаза на мокром месте», — отвечает мне Эсекьель на следующее утро.

«Хочу порадоваться снова».

«Пока ты еще с ним, не выйдет».

«Я одна».

Я жду звонка весь вечер, но приходится довольствоваться очередным сообщением: «Приеду в воскресенье».

Почему вдруг отсрочка? До воскресенья три дня. Почему эсэмэс, а не звонок? Я ничего не вправе требовать, я только что рассталась с другим, но Эсекьель мог бы проявить и побольше энтузиазма. Хотя его осторожность вполне объяснима: не хочет обманываться.

Я готовлю дом к его возвращению. Сезар помогает подкрасить облупившиеся места, заменить перегоревшие лампочки, почистить головку душа — мы даже окуриваем дом от насекомых снаружи и изнутри. Только пергола остается недостроенной — вот расплата за мое нетерпение.

В воскресенье я спускаюсь в бухту и покупаю свежего горбыля — с упругой тушкой, блестящими глазами и красными жабрами. «Из ночного улова», — подтверждает продавец. Я пользуюсь возможностью полюбоваться утренним пляжем, когда море в рассветных лучах выглядит совсем по-другому, волны одеты белым кружевом, и даже чайки кажутся грациознее. К сожалению, никуда не деться от других, режущих глаз летних расцветок — апельсинового, зеленого и желтого на заполонивших берег флажках, плакатах, киосках, тотемах, губящих природную красоту. После обеда на пляж хлынет толпа отдыхающих, так и норовящих залезть друг другу на голову и бесстыдно терзающих уши соседей пустым трепом.

Остаток утра занимаюсь собой, уделяя внимание каждой детали. Ничего чрезмерного, возраста я в отличие от маменьки не боюсь. Хорошо, что сегодня солнечно, Эсекьель сможет вволю полюбоваться садом. К часу дня я облачаюсь в цветастое хлопковое платье и босоножки, в последний момент сняв бюстгальтер. Открываю шкаф Эсекьеля и с наслаждением вдыхаю родной запах, зарываюсь носом в купальный халат — от него по-прежнему слегка тянет хлоркой. Я оставляю халат на кровати, наверняка Эсекьель захочет окунуться в бассейн. Но сначала мы займемся любовью. Выхожу в сад; в широкополой соломенной шляпе и темных очках, как романтическая героиня, брожу по дорожкам, поглядывая на аллею у ворот. Не в силах сдержать упоение, я то и дело окидываю взглядом окружающее меня летнее буйство, видя в нем предзнаменование того, что нас ждет. Каждый лист сияет, деревья слегка трепещут от ласковых прикосновений ветра. Время идет, но Эсекьеля все нет. Изжарившись на солнце, я устраиваюсь под сенью шинуса и погружаюсь в мечты. Эсекьель приедет с вещами и останется со мной на неделю.

Но время идет, а его все нет. Я поднимаюсь в дом уже не такая свежая, судя по испарине на лбу и голодному бурчанию в животе. В три я решаю позвонить. Сотовый остался в спальне, я сбегаю по лестнице, стуча подошвами босоножек по каменным ступеням. На экране отметка о двух пропущенных звонках в районе половины второго. Вот глупая, размечталась о будущем и совсем забыла о настоящем.

— Ты где?

— На парковке у пляжа.

— Что-то случилось?

— Нет. Хотел спросить, можно ли к тебе.

— Конечно, о чем ты?

Я натираю горбыля морской солью и ставлю в духовку, чертыхаясь на кнопки и противень. Боится застать здесь Роке? С какой стати?

Эсекьель входит через кухонную дверь и целует меня в щеку. От него пахнет перегаром, глаза опухшие, координация движений слегка нарушена. Он залпом осушает стакан воды, потом второй.

— Почему ты вдруг решил, что здесь будет Роке?

— Мало ли… — Он неопределенно пожимает плечами.

— Я же сказала, что жду тебя к обеду… И что я одна.

— Ничего страшного, зато я поспал немного.

— Поспал?

Вчера вечером они с Перти ходили на день рождения друга и легли в семь утра. Перти был в своем репертуаре: удалился в ванную с двумя девчонками нюхнуть кокаина и, видимо, решил ни с того ни с сего похвастаться своим инструментом, но вызвал только взрыв гомерического хохота.

— А ты? Тоже нюхал?

— Всего одну дорожку.

Таким я его ненавижу. Неужели трудно было не распускаться? Как можно из-за несчастной вечеринки приехать в такой важный день помятым и невыспавшимся? Откладывать нашу встречу ради какой-то попойки?

Постепенно голос его стихает, движения становятся более уверенными, он проникается царящим в доме спокойствием. Глядя, как Эсекьель с аппетитом ест рыбу, пюре и салаты, я чувствую прилив нежности. Когда он интересуется садом, я вкратце излагаю новости со времен его последнего приезда: в нижней части средь бела дня замечена семейка лис; тонки, тиранны и дрозды устроили пирушку на земляничном дереве; туман возникает чаще, чем в прошлые годы, а уровень воды в колодце понизился. В свою очередь, интересуюсь, как там его колонка. Сегодняшнюю я не читала, только за прошлое воскресенье, посвященную последнему роману Грэма Свифта «Завтра». Желая польстить, сообщаю, что мне понравился разбор. Эсекьель пожимает плечами. Поскорее бы уже дообедать и отправиться в постель. Размечталась? Ловлю в его поведении хотя бы намек на схожие мысли. Лицо у него умиротворенное и слегка осоловелое. Внешняя радость, смех и болтовня, сменяется радостью внутренней, которой светятся его глаза. Ладно, в крайнем случае можем вместе вздремнуть после обеда, а уже потом заняться любовью.