Граница дождя - [51]

— Нет, что-нибудь да осталось.

— Я прямо боюсь тебя выпустить, страшусь энергии возможного разочарования.

Но Маша уже открыла дверцу и вылезла из машины. Пусть ничего не осталось, но почему ей хочется снять туфли и идти босиком, лечь ничком на молодую траву, почему все горести и ошибки кажутся поправимыми?..

Пристань изменилась мало, разве что палатки выглядели посовременнее и торговали в них вполне пригодными в пищу хот-догами, шаурмой и прочими закусками. Они сели за столик, съели по куску пиццы с пепси-колой и набрались храбрости на десятиминутный марш-бросок, взяв друг с друга слово не приходить в отчаяние, что бы им ни привелось увидеть.

Двадцать лет — не срок для протоптанных дорожек. Конечно же, тропинка была закована в асфальт, но все ее изгибы были целы, и те же сосны по бокам: справа раздваивающаяся, похожая на лиру, слева — обвитая диким виноградом. А вот и край деревни. Первый забор каменный, высоченный — даже дворца не видно, зато напротив — за покосившимся штакетником зеленая с белыми наличниками изба.

— Сережка, помнишь, здесь Лаврик жил, ну о котором Балюня вспомнила, который бутылку с осой разбил?..

— Какую еще бутылку?

— Неважно, но дом-то цел!!!

Они не сговариваясь остановились. Теперь всего сотня-другая шагов отделяла их от цели.

— Мы с тобой волнуемся, как первопроходцы на Северном или Южном полюсе, которые собираются водрузить флаг и оттягивают этот момент, потому что слишком долго его ждали, чтобы он стал прошлым.

— Не знала я, братец, что ты такой романтик. Смелее, вперед!

Так, дурачась, они прошли мимо шикарного каменного особняка, глядящего на улицу бетонными плитами ограды и воротами гаража, и замерли: у знакомого заборчика на посеревшей лавке сидела, подставив лицо солнышку, постаревшая, но все та же тетя Тоня.

Началось с того, что она вдруг потеряла аппетит. Совсем. Не могла заставить себя съесть даже самое вкусное, самое любимое. На третий день Маша забеспокоилась: не было сил двигаться и работать, а главное — уж очень было это на нее не похоже. Сколько лет кряду все попытки выдержать диету спотыкались об очередной стресс, который неудержимо требовалось заглушить чем-нибудь калорийным. А теперь она медленно обходила длинные прилавки супермаркета, толкая перед собой тележку, в которой сиротливо перекатывалось из угла в угол средство для мытья посуды. Глаз ни на чем не желал останавливаться. Может быть, надо купить такое, чего никогда не пробовала? Вот в овощном ряду столько экзотики, даже названий таких не встречала: одна черемойя чего стоит! А это что за черные ягодки? Древние греки деревья и кусты с черными плодами считали посвященными богине возмездия Немезиде. Смешная все-таки Верочка, маленькая еще. «Неужели, — говорит, — ты не понимаешь, что иначе быть не могло, все шло к развязке, которой в этом мире не было». Счастливая, еще не утратила способности выражаться высокопарно.

Кто-то толкнул ее, извинился. Маша опомнилась: стоит столбом с пустой тележкой в узком проходе и всем мешает. Начала хватать все подряд: бананы, яблоки, виноград.

Дома попыталась поесть, насильно запихнула в себя, почти не разжевывая, банан — пустой желудок ответил благодарным урчанием. Решила натереть яблоко — можно сразу глотать. Из-под ножа поползла, завиваясь, аккуратная лента, лента Мёбиуса. Яблочное пюре — пища здоровая и полезная.

На следующее утро она поняла, что на работу не пойдет, вообще ни за что не встанет с кровати. С трудом заставила себе позвонить секретарю и соврать, что сильно простудилась и день-другой посидит дома. А потом выходные. А дальше будет видно.

Хорошо иметь в семье врача! Сережа твердо сказал, что о работе в таком состоянии не может быть и речи, бюллетень он ей сделает, пусть не волнуется, а главное — выпишет рецепт: маленькие бордовые таблетки — и через неделю порядок. «А пока не заставляй себя ничего делать, хорошо бы только на улицу выходить. Кстати, таблетки нужные есть в единственной аптеке, на “Юго-Западной”, съездила бы сама, а?»

Маша была, конечно, благодарна брату, но хотелось капризничать, как маленькой, ныть: «Не хочу бордовые таблетки, хочу зелененькие, из травы гелений, гореусладное зелье; не хочу никуда ехать, принеси домой», — но она сдержалась.

С полдороги пришлось возвращаться — рецепт оставила на тумбочке в передней, пути не будет. В метро все люди казались какими-то особенно противными, прикосновения чужих тел, проталкивающихся к выходу, вызывали брезгливость, и Маша была рада оказаться на ведущем вверх эскалаторе — по крайней мере у нее здесь была своя ступенька. «Вниманию молодых и красивых, — вдруг раздался утробный голос из-под лестницы, — спешите, не упустите свой шанс».

«А мне уже некуда спешить, — скорее машинально отметила она. — Модельное агентство едва ли мной заинтересуется. Молодости и красоты у меня нет».

В аптеке пожилая провизорша терпеливо растолковывала обнимающейся парочке, что втирать мазь надо в определенном направлении, по ходу нервного ствола, иначе толку не будет. «Вот вы ей скажите, чтобы больше под вентилятором не сидела, совсем скособочит. А то жарко ей, видите ли…» — грубовато-ласково кивнул парень на свою спутницу.