Грани судьбы - [121]

Сам Гаяускас так бы и поступил, но от противника такого трюка не ожидал. А когда понял, что происходит, то было уже поздно. Зажатый в левой лапе сауриала сучок упёрся в живот отставного капитана. В боевых условиях — проникающее ранение брюшной полости со всеми вытекающими последствиями. Чистая победа Шипучки.

— Он хороший воин, Серёжа. А я его недооценил, потому и проиграл. Нельзя недооценивать соперника. В бою — особенно нельзя.

Мальчишка серьёзно кивнул.

— Виорел Петревич тоже так говорил. Я вот однажды боролся на отборочных соревнованиях с мальчишкой, а он с виду такой хлюпик…

Балис уже давно подметил, что за время пребывания в рабстве Серёжка заметно вытянулся и окреп. Возраст у мальчишки был такой, что, не смотря на все беды и невзгоды организм развивался и рос. Но всё равно, даже сейчас назвать его крепышом было невозможно. А уж при первой встрече он и вовсе показался Гаяускасу "маленьким комариком". Интересно, как же должен был выглядеть его противник в том поединке?

— Я думал, что с ним легко справлюсь, а он меня сразу на лопатки положил.

— Обидно было?

— Не то слово, — искренне признался Серёжка и после маленькой паузы доверчиво добавил: — Я потом даже чуть не расплакался.

— Но ведь не расплакался же, — ободрил его Балис.

Дипломатичнее было бы сказать что-нибудь общебодряющее. На тот случай, если мальчишка всё-таки приукрасил своё поведение. Но Гаяускас почувствовал, что Серёжка не придумывает. А раз так, то можно было немного и подыграть. Наверняка парнишка рассчитывал и наделся на такую реакцию. Или на что-то похожее.

— Виорел Петревич не позволил. Увидел, что глаза у меня на мокром месте и сказал, что ревут только слабаки. И что чем плакать, лучше навсегда запомнить, что на любой поединок надо выходить как на решающий, и не расслабляться до самого конца, каким бы слабым соперник ни казался.

— Хорошо сказал, — одобрил отставной капитан.

Конечно, тренер не открыл мальчишке великой тайны. Кто этого не знает? Да все знают. И, тем не менее, самоуспокоенность и недооценка противника раз за разом губит и губит бойцов. Иногда — очень хороших и очень опытных бойцов. Да чего там далеко за примерами ходить…

— Значит, Вы сильнее Шипучки, а проиграли только потому, что его недооценили? — не унимался мальчишка.

Тут уж общими фразами не отделаешься.

— По силам и мастерству мы примерно равны. А когда соперники примерно равны, то побеждает тот, кто сильнее в данной конкретной схватке. Кто лучше к ней готов. Часто — тот, кому нужнее победа.

— Шипучке победа была нужнее?

— Не знаю. Мне вот просто было интересно посмотреть, как он ножом владеет. В настоящем бою этот удар я бы не пропустил.

Получилось немного хвастливо, а потому, наверное, неубедительно. Но Гаяускас сказал истинную правду: будь бы бой всерьёз, он вёл бы себя намного внимательнее. Спарринг — он только спарринг, не больше. Хотя и не меньше. И за сознательную халтуру на тренировке капитан Гаяускас в своё время строго взыскивал с подчиненных, и сам себе такого не позволял. И всё равно, настоящий бой — совершенно иное дело.

Серёжка понимающе хмыкнул и согласно кивнул.

— А вообще, Шипучка очень хороший воин. Повезло нам с ним. Без него может быть и не прорвались у моста. Умеешь ты друзей себе находить.

— Ну да, скажете — друзей. Он большой, а я — маленький.

— И что?

Мальчишка как-то необычно громко вздохнул, а потом тихо произнёс:

— Хотел бы я быстрее вырасти. Чтобы стать Шипучкиным другом… и Вашим тоже.

— Да ты и так наш друг, — буднично констатировал Гаяускас. Времени, чтобы обдумать слова Йеми у Балиса было достаточно. Обдумать и признать правоту кагманца. В обычных обстоятельствах предположение о дружбе взрослого тридцатилетнего мужика и двенадцатилетнего мальчишки способно вызвать только ироническую улыбку. Но обстоятельства у них с Серёжкой были необычными, а потому и дружба сложилась самая настоящая. Кому смешно — могут пойти по известному адресу. В смысле — в цирк.

Только вот мальчишка не поверил. Вздохнул и убитым голосом сказал:

— Утешаете…

А потом отвернулся. И казалось, прямо на глазах стал съёживаться, скукоживаться, вновь впадая ставшую уже привычным хандру. Гас, словно лампочка на практикуме по физике, когда медленно перемещаешь ползунок реостата, увеличивая сопротивление цепи.

Надо было срочно что-то делать. Но что? Ведь скажешь не так хоть одно слово — и обидишь парня на всю жизнь. А главное, в душе-то всё понятно и просто, только вот высказать это ой как не легко.

— Серёжка, ты раньше дома с кем-нибудь дружил?

Мальчишка словно налетел на невидимое препятствие. Остановился. Обернулся. Внимательно посмотрел на Балиса. В глубине серых глаз ещё мерцали не окончательно потухшие лукавые искорки.

— Ну, Вы спросили. Конечно дружил. С Тошкой Климановым. С Радькой Епуряну и Димкой Кочегаровым. А ещё…

— И что, вы вот так всё время и говорили между собой: "Я твой друг, я твой друг"?

Теперь Серёжкин голос звучал почти обиженно:

— Вы издеваетесь, что ли? Нет, конечно.

— Тогда чего ты ждёшь от нас с Шипучкой?

Мальчишка окончательно смешался. Уши и щёки порозовели, он опустил голову, словно крупно нашкодивший сын перед строгим папашей, и недовольно засопел.