Граненое время - [38]

Накрапывало. Обложной тихий дождь усиливался постепенно, исподволь. Резиновые щеточки «дворников» мерно скользили по ветровому стеклу, едва успевая смахивать мельчайший бисер сентября. Дорога потемнела, а неубранная кукуруза засверкала в лучах фар свежим глянцем листьев. Осень. Неспокойно было и на душе у Витковского... Э-э, Павел! А не устал ли ты мотаться по целине, спорить с бывшим секретарем райкома, наводить порядок на элеваторах? Возможно, не по силам тебе эта работенка? Тогда возвращайся в Ригу, к своим ребятам, да и живи на даче: по утрам почитывай газеты в садике, раз в месяц ходи за пенсией в Госбанк, раз в год наведывайся к врачам, чтобы измерить давление крови. Хуже всего жить на проценты былых заслуг, — так и герой может незаметно заделаться рантье.

Машину начало забрасывать: дорога совсем раскисла. Поразительно, как это степные накатанные дороги, сплошь покрытые, словно бетоном, великолепной коркой чернозема, за какой-нибудь час осеннего дождя превращаются в сплошное месиво — ни проехать, ни пройти. «Опять встанет весь автопарк», — огорчился Витковский, увидев впереди застрявшие грузовики.

— Что же вы, ребята, сплоховали? — выйдя из машины, спросил он водителей.

— Здесь гиблое место, товарищ директор.

— То есть?

— Солонцы. Лучше повернуть обратно, пока не поздно.

— Нет, нет. Надо пробиваться к Ключевой.

— Тогда попробуем еще разок.

Головной «МАЗ» попятился, чтобы взять разбег. Под колеса набросали кукурузных стеблей, расчистили колеи дороги.

— Только дружнее, ребятки! Не надеяться друг на друга. Ну, взяли! — И Витковский сильно уперся плечом в заднюю стенку кузова.

Мотор взревел, колеса забуксовали, швыряя во все стороны комья грязи. Еще одно усилие — «МАЗ» сбычился, как никелированный зубр на его капоте, и двинулся вперед, выбираясь из трясины.

— Следующая!

Но следующую выручить не удалось. Вода закипала в радиаторе, парок поднимался над спинами шоферов.

— Без трактора не обойтись, — вынужден был отступить и Витковский.

В это время со стороны Сухой речки лихо подкатил «газик»-вездеход Алексея Братчикова.

— Выручай, сосед, — поздоровавшись с ним, сказал Витковский.

— Вижу, вижу, что надо помогать. Сейчас пошлю за трактором, здесь рядом.

Они закурили, отошли в сторонку.

— Как поживаете, Павел Фомич? Давненько не виделись.

— Проклятые дожди замучили. А на весь совхоз одно зернохранилище. Как они собирались вести хозяйство, черт их знает! Миллион пудов вывез, начал вывозить второй миллион, — и вот тебе, пожалуйста, осенний мелкий дождичек.

— Как там Захар Александрович?

— Что ж, массово-разъяснительная работа не зависит от погоды. Громкие читки только и проводить в ненастье — полный сбор!

— Одним словом, не сдается старик?

— Петух! Нет-нет да и налетит или сбоку, или сзади... Послушай, Алексей Викторович, не возьмешь ли ты шефство над моим совхозом? Деньги на строительство складов мне дают, обещали дать материалы, а строить некому.

— Надо подумать.

— В долгу не останусь. На будущий год завалю твой «Никельстрой» овощами, залью молоком...

Подошел трактор.

— А ну, живо, ребята!

Витковский сам командовал буксировкой. Он стоял на обочине проселка и подгонял шоферов. Он даже не сторонился, когда мимо него, вскидывая фонтаны желтой воды, проходили машина за машиной, грузно оседая на солончаковых выбоинах. Только резко поворачивал голову вправо, где скрывались за белесой сеткой утреннего дождя вырученные из беды автомобили. Он был весь в движении, хотя не сделал и полшага в сторону.

«Все тот же, тот же», — подумал Братчиков. Но, будто назло, старая лента воспоминаний оборвалась на самом нужном месте. Он долго искал обрыв. Вдруг перед ним, как на экране, четко высветилось точно такое же — хмурое сентябрьское утро сорок третьего года. (Не повстречайся ему Витковский на дороге, под дождем, и он бы, наверное, окончательно потерял из виду еще один обычный день войны. Да это и понятно: с течением времени остаются в памяти лишь те дни, по которым отсчитываются годы.)

12

По всему фронту южнее Харькова шли дожди.

Наконец-то можно было отдохнуть от пикирующих бомбардировщиков. Не беда, что негде обсушиться, что зябко по ночам в траншеях, зато в небе тихо. Вот когда солдаты вспоминают своих жен, вспоминают с умилением и трогательно-наивным хвастовством, на которое способны разве лишь юнцы, без ума влюбленные впервые в жизни (если бы солдатки могли подслушать их!). И под впечатлением прошлого сочиняются длинные, сбивчивые письма, где что ни слово, то застенчивая мужская ласка, притемненная мужской гордостью тоска. А потом, устав от избытка чувств, солдаты засыпают непробудным сном под колыбельную песнь дождя. И снятся им любимые до самого утра, до хлесткого разрыва шальной мины на рассвете.

Нет, что ни говори, а дожди на фронте — благодать!

Алексея Братчикова невозможно было разбудить: едва поднимет голову и сейчас же впадает в забытье. Уж очень не хотелось ему расставаться с чудо-сказкой о любви, которую он сам себе рассказывал во сне.

— Тревога, тревога!.. — принялся трясти его за плечи офицер связи из штаба командующего артиллерией.

Он вскочил, осмотрелся в полутьме землянки, еще ничего не понимая, еще находясь там, в кругу своих видений.