Гранд-отель - [104]

Что касается убитого барона Феликса Бенвенуто Амадея фон Гайгерна, то с ним ситуация неясная, однако довольно благополучная. Никто, ни один человек во всем отеле не сказал о нем дурного слова. Гайгерн не был ни под судом, ни под подозрением, ни просто у полиции на заметке. У него имелись кое-какие долги, да и происхождение его маленького автомобиля, который, впрочем, уже пошел с торгов, было довольно туманным. Но это ничего не доказывает. Гайгерн был игрок, приятель многих женщин, иногда его видели пьяным, но он всегда оставался добродушным парнем. Некоторые служащие отеля плакали, когда до них дошла передававшаяся шепотом весть о его смерти. Плачет курьер Карл Ниспе с золотым портсигаром в кармане. Он был одним из свидетелей, которых допросили в первую очередь. Карл показал, что незадолго до полуночи барона не было в его номере. Другая свидетельница, проживающая на втором этаже прямо под 71-м номером, сообщила, что приблизительно в полночь слышала стук, как бы от падения тяжелого предмета. Свидетельница обратила на него внимание, потому что возмутилась: шум среди ночи! Но что случилось в промежутке от полуночи до половины четвертого утра? Почему господин Прайсинг не вызвал полицию тотчас же? На этот счет последовали очень ясные, хоть и сдержанные показания свидетельницы Фламм и свидетеля Крингеляйна, а именно о фактах, которые уже в полдень попали во все газеты и нанесли последний удар мирной жизни генерального директора Прайсинга. Оружие существовало только в фантазии Прайсинга, его не было. Ни револьвера, ни даже маленького пистолета, какими отпугивают грабителей. Этот факт был неблагоприятным для Прайсинга. Если он солгал, что Гайгерн был вооружен, то и все прочие его показания не внушают доверия. Бумажник Прайсинга действительно нашли в кармане убитого. Однако следователь, вцепившийся в дело об убийстве, как бульдог, задал резонный вопрос: разве не мог Прайсинг подсунуть бумажник в карман убитого, чтобы придать веса своей версии об ограблении и необходимой самообороне? Поверх спортивных туфель у Гайгерна были натянуты шерстяные носки — этот факт налицо. Налицо и фотография, которую шофер Гайгерна подарил горничной с третьего этажа: опытные следователи по фотографии установили личность шофера — известного преступника-рецидивиста. Если удастся его схватить, многое, вероятно, прояснится. Но пока что господин Прайсинг сидит в камере предварительного заключения и страдает расстройством зрения на нервной почве. Ему то и дело мерещится барон Гайгерн — не мертвый, лежащий на полу, а живой; Прайсинг видит его очень близко, очень отчетливо, видит шрам на его подбородке, длинные ресницы, видит каждую пору на его лице, как в тот раз, когда столкнулся с бароном возле телефонной кабины. Прайсинг отгоняет от себя навязчивое видение, и все перед ним заволакивает багровая пелена, а потом появляется Флеммхен, фройляйн Фламм, а может, и не она, а только какой-то фрагмент — линия бедра на черно-белой фотографии в журнале, который попался на глаза генеральному директору в тот момент, когда его судьба уже покатилась под гору…

Странные вещи творятся с людьми в Гранд-отеле. Никто не выходит через вращающуюся дверь таким же, каким впервые через нее вошел. Солидный коммерсант, образцовый супруг Прайсинг уходит в сопровождении двух полицейских, он арестант, сломленный человек. Гайгерна тихо уносят тайком с черного хода, уносят этого сияющего парня, при чьем появлении все в холле невольно улыбались, глядя, как он весело идет в своем синем плаще, замшевых перчатках, в облаке лаванды и ароматных английских сигарет. А вот Крингеляйн, после того как его и Флеммхен допросили и дали им разрешение на выезд, — Крингеляйн покидает Гранд-отель эдаким баловнем судьбы, отвечая на поклоны, раздавая чаевые. Блистать великолепием ему, по-видимому, осталось не дольше недели — до следующего приступа раздирающей боли.

Но не так уж невероятно, да, не исключено на сто процентов, что наш отважный морибундус вдруг обретет новые силы и выживет вопреки всем диагнозам. Во всяком случае, Флеммхен в это верит. И Крингеляйну, окрыленному, восторженному, тоже хочется в это верить. В конце концов, не так уж важно, долго ли осталось жить Крингеляйну. Потому что — надолго или нет, — но жизнь делает жизнью лишь ее содержание, и два насыщенных дня могут значить больше, чем сорок лет пустого существования. Эту мудрость Крингеляйн выносит из Гранд-отеля, выходя вместе с Флеммхен на улицу и садясь в автомобиль, который повезет их на вокзал.

Все это происходит в 10 часов утра. У отеля обычная физиономия. Уборщица, к молчаливому неудовольствию администратора Роны, чистит ковер в холле мокрыми опилками. Плещет фонтан, в ресторане сидят люди с портфелями, курят черные сигары, толкуют о делах. В коридорах перешептывается прислуга, но постояльцы еще ничего не знают об убийстве. 71-й номер опечатан полицией, оба окна в нем стоят открытыми настежь в течение всего долгого холодного мартовского дня. Рядом, в 72-м номере, застилают постели свежим бельем, пол возле шкафа вымыт. В 8 часов утра портье Зенф вышел на работу. Лицо у него опухшее, потому что всю ночь он просидел в холодном больничном коридоре, тревожась и не зная, доживет ли его жена до утра. Зенф едва слушает, о чем рассказывает ему маленький Георги, он почти валится с ног от усталости, когда рассовывает утреннюю почту по ячейкам.