Гранатовые джунгли - [25]

«Плимут» пятьдесят второго года, переваливаясь, въехал на стоянку, и я услышала, как обе они выбираются, и каждая из них ворчит на другую, что ей не нужна помощь. Я проскользнула обратно в кухню и открыла книгу. Флоренс тут же заметила, что глаза у меня красные и нос хлюпает.

- Что это с тобой? - осведомилась она.

- Книжку грустную читала, вот и все.

Кэрри фыркнула, что я в жизни только и делаю, что читаю грустные книжки, и что так я себе совсем глаза испорчу.

- Сидишь все время носом в книжку. Заучка ты, вот ты кто, портишь глаза с тех пор, как маленькая была. И меня не слушаешь. Нет, меня-то ты никогда не слушаешь! А я для твоего же блага говорю, что хватит тебе столько читать. Твои вечные чтения тебе портят мозги не меньше, чем глаза. Все никак до тебя не дойдет. Совсем когда-нибудь здоровье угробишь, это так же верно, как то, что я тут стою и с тобой говорю. Молли, ты меня слышишь?

- Да, мама.

Она открыла большой белый пакет с прописными буквами «спасибо» и показала мне охапку пластиковых цветов.

- Это твоему отцу на могилку. Они дольше держатся, чем настоящие. Люди будут проезжать и видеть, что красиво.

- Они красивые. Извини, мне надо в школу.

Когда я выходила из двери, то услышала, как Флоренс говорит Кэрри:

- Полоумная у тебя девчонка. Когда отец умер, она не плакала, а над какой-то несчастной книжонкой сидит и ревет.

9

Последний класс был триумфом. Нам с Конни даже не приходилось идти на уроки, если нам не хотелось. Мистер Бирс писал нам голубые пропуска, чтобы мы могли уйти в любой момент. Единственные уроки, до которых мы снисходили - это углубленный английский с миссис Годфри. Она была такой замечательной учительницей, что нам даже хотелось учить староанглийский, чтобы читать Чосера. Кэролин тоже туда ходила. Мы все трое сидели в первом ряду и соревновались за самые высокие оценки.

Кэролин была капитаном в группе поддержки, и она обычно появлялась в столовой в своей форме с голубыми пряжками на белых ботинках. Мы с Конни были выше таких вещей, как участие в группе поддержки, но Кэролин это придавало популярность в школе. Мы, все трое, встречались с тремя парнями, которые близко дружили между собой. Когда нас видели соответственно с нашими парнями, мы обычно были ласковы с ними, как требовало строгое школьное общество, но на самом деле никто из нас троих ни на грош о них не заботился. Это было некое удобство, нечто такое, что требуется носить, когда ходишь в школу, вроде лифчика. Кэролин вся была как натянутая струна, потому что Ларри пытался уломать ее переспать с ним. Мы с Конни советовали ей соглашаться и покончить с этим, потому что нам уже опротивело слушать ее нытье, как Ларри хватал ее за сиськи в двенадцать двадцать утра, каждый субботний вечер. Кроме того, и Конни, и я занимались этим с нашими парнями безо всяких побочных эффектов. Никто, разумеется, не должен был знать, но все втихомолку знали. Вся эта откровенная гетеросексуальность забавляла меня. Если бы им было известно! Наши парни считали себя даром божьим, потому что мы с ними спали, но они были столь трагически предсказуемы, что мы прощали им их самоуверенность.

Кэролин решила, снова призвав на помощь свою безупречную логику, что если мы выиграем футбольный матч со Стрэнаханом, она пойдет на это с Ларри. Мы стерли их в порошок. Лицо Кэролин, пока она шла с поля брани, было не малиновым, как обычно, от крика во всю глотку, но бледно-серым. Конни и я подошли к ней, чтобы поддержать. Потом мы трое вернулись к раздевалке, чтобы ждать наших парней на свидание - у всех принстонские стрижки, ботинки «Видженс» и носки «золотой кубок». Кларк пришел со ссадиной на щеке и жаждал сострадания. Я сказала ему, что он герой футбола, он и был им, сделав два касания. Дуглас, парень Конни, тяжело ввалился (хороший полузащитник должен быть крупным), и она сказала ему, что он герой футбола. Ларри споткнулся в дверях, так ему не терпелось увидеть Кэролин. У нее не было времени сказать ему, что он герой футбола, потому что он сжал ее так, что кости хрустнули, и поцеловал, будто в фильме с Эрролом Флинном^{25}, и приподнял ее, подсаживая в свой «стингрей» с открытым верхом. Кэролин нервно помахала нам на прощанье, и мы все помахали в ответ. Потом мы все четверо забрались в машину Дуга и отправились в кафе Вольфи, все время разговаривая о том пропущенном перехвате да об этом классном блоке, вперемежку с бананами и горячими помадками.

На следующее утро телефон прозвенел около девяти утра. Это была Кэролин.

- Мне надо с тобой поговорить прямо сейчас. Ты не спишь?

- Наверное, не сплю, если отвечаю.

- Я подойду, и мы можем позавтракать в «Форуме», идет?

- Идет.

Через пятнадцать минут прибыла Кэролин, еще более бледная, чем обычно. Когда я скользнула на переднее сиденье машины, то спросила:

- Ну и как себя чувствует новоиспеченная блудница Форт-Лодердейла?

Она поморщилась.

- В порядке, но мне надо спросить у тебя кое-что, чтобы знать, что я все сделала правильно.

Когда принесли яйца, на вид такие, как будто из них сбежали цыплята, она начала:

- Это всегда все так глупо? Знаешь, когда я вставала, все это дело потекло у меня по ноге. Ларри сказал, это сперма. Было так мерзко, что я чуть не блеванула.