Грань времени - [47]

Очередной звонок раздается позади нас, и я поворачиваюсь к Кирнану.

– Здесь всегда такое безумие? Никогда бы не подумала, что в субботу здесь будет так много машин.

– Это еще не безумие. Видела бы ты этот район до того, как построили метро.

Когда я отвожу взгляд от уличного движения и снова смотрю на здания, я понимаю, что в какой-то момент мы пересекли невидимую черту, разделяющую разные культуры. Бо́льшая часть людей в двух-трех кварталах отсюда были европейцами, но здешние жители почти сплошь азиаты, и большинство вывесок, похоже, были написаны на китайском языке.

Кирнан замечает выражение моего лица и говорит:

– Да, мы в китайском квартале. Но ты не волнуйся. Здесь безопасно.

– Почему ты решил, что я буду волноваться об этом? – спрашиваю я.

Он выглядит озадаченным.

– Ну, не знаю. Потому что здесь все по-другому?

Я приподнимаю бровь, но затем понимаю, что он не намеренно высказался расистски. Мы проходили такое на уроке социологии в прошлом году. Что-то незнакомое нам или не вписывающееся в наше привычное окружение правда может вызвать подсознательный триггер у большинства людей. Сердце ускоряет свой ритм, и человек пытается неосознанно проанализировать ситуацию вокруг себя и защититься. Поэтому я просто улыбаюсь ему и говорю:

– Я уже бывала в китайском квартале раньше. В Вашингтоне. Вряд ли они сильно отличаются.

– Возможно, – говорит он, принюхиваясь. – А в китайском квартале Вашингтона подают бао[14]?

– Конечно. В димсаме[15]. – Я глубоко вдыхаю и улавливаю запахи хлеба, чеснока и кунжута. Посмотрев через улицу, нахожу источник аромата – китайский ресторанчик.

– Не знаю, что такое димсам, – говорит он. – Но знаю, что такое бао. Мы с папой завтракали ими почти каждое утро на выставке. И так как сегодня я не завтракал… – Он без предупреждения хватает меня за руку и совершает один из тех самоубийственных маневров, свидетелем которых я уже несколько раз становилась за последние пару минут. Вместо того чтобы перейти дорогу на углу, как культурный человек, он тянет нас в поток машин за мгновение до того, как из-за поворота выехал трамвай. Теперь из-за нас кондуктор яростно дергает колокольчик и кричит, когда вагон пролетает от нас в шаге.

Как только мы оказываемся на другой стороне дороги, я отдергиваю руку.

– Ты что, с ума сошел?

– Чего? – Он выглядит так, будто совсем не понимает, о чем я говорю, и мне приходится бросить многозначительный взгляд в сторону улицы.

– Улицу в Бостоне никогда не перейдешь, если будешь стоять и ждать, когда тебя пропустят, – сообщает он мне, – по крайней мере, в 1905 году. Здесь нет этих мигающих идиотских знаков, в которых горит человечек и отсчитываются секунды.

– Мне нравятся эти идиотские знаки, – бормочу я. – А твой метод скорее сведет меня в могилу.

Китайский ресторанчик, по-видимому, находится на втором этаже, но на лестничной клетке стоит тележка с едой. Молодой китаец открывает крышку большой бамбуковой пароварки, и Кирнан указывает на простой белый пирожок, а затем на такой же, но усыпанный черными семенами кунжута.

Кирнан протягивает мне пирожок с кунжутом. И он просто огромен.

– Я думала, ты берешь для себя. Мне правда не хочется есть, – и, хотя я готова была поклясться, что не вру, все же мой живот решил именно в этот момент возразить с рычанием. Возможно, потому что бао и правда вкусно пахнет.

А еще я могла бы поклясться, что на этой шумной улице Кирнан ну никак не мог услышать этот тихий звук, но либо у него отличный слух, либо мой взгляд, опустившийся на предательский живот, подсказал ему.

– Извини, но, кажется, твое мнение не учли, – говорит он, откусывая большой кусок от своего пирожка, который пахнет жареной свининой. – Просто откуси немного. Я доем, если не понравится.

На вкус он даже лучше, чем пахнет. Мы едим на ходу, успешно избегая еще каких-либо столкновений. Кирнан уплетает бао со свининой за обе щеки, а у меня еще добрая половина пирожка впереди, и я протягиваю ему остаток своего, хотя вполне могла бы его умять. Может быть, это немного напомнит моему желудку, кто здесь главный.

Бостон-Коммон всего в нескольких кварталах отсюда, и мы садимся на поезд прямо на этой стороне парка. Как только мы оказываемся внутри, я откашливаюсь, бросая на Кирнана нетерпеливый взгляд.

– Что?

– Мы уже в поезде, – говорю я. – Ты должен мне что-то рассказать.

Он кивает и начинает рыться в своей холщовой сумке, вытаскивая смятый листок бумаги. Я разглаживаю его как могу и вижу, что это флаер. Взгляните На Удивительного Будини, Который Теперь Исчезает По Ночам в Большом Стальном Театре. Слова на переднем плане написаны зеленым шрифтом поверх черного силуэта цилиндра.

– Хороший плакат, – начинаю я.

– Спасибо. Мне тоже нравится, вышло довольно неплохо.

– Но «Будини»? Ты серьезно?

– Это не я придумал, – он понизил голос и наклонился вперед, чтобы нас не подслушали. Я делаю то же самое, хотя сомневаюсь, что кто-нибудь смог бы разобраться в нашем разговоре, если бы уловил несколько фраз. – Это было в истории. Похоже, какой-то другой парень проделал тот же трюк или, скорее, будет проделывать его в следующем сентябре, называя себя Будини. Гудини узнаёт об этом и приходит в бешенство. Ну, мы так думаем. Возможно, это был рекламный трюк, в котором Гудини был замешан с самого начала. Так или иначе, он бросает парню вызов на подводное соревнование, которое Гудини, конечно же, выигрывает. Другой парень чуть не утонул, по крайней мере, так пишут в газетах.