Грань времени - [37]

– Хм… да. 1938-й?

– Так и думал.

– Просто… – я делаю паузу, а затем начинаю заново. – Я думаю, что справлюсь с двумя другими, более или менее. То есть да, мы еще не нашли того парня в России, и я не говорю, что они просты, но у меня нет ощущения, что эти перемещения… не знаю, обречены на неудачу?

– Мы так и не получили ключ в России.

– Ладно, но все же, учитывая то, что я знаю о другой временной линии, довольно трудно не смотреть на перемещение 1938 года в Джорджию как на своего рода Ватерлоо, ведь именно после него… твоя Кейт исчезает.

Он кивает, но не отвечает мне.

– В любом случае, думаю, что на данный момент у киристов в руках как минимум один из этих ключей. Вероятно, все три. К этому моменту она уже почти ничего не записывает в дневник, и если записывает, то только что-то загадочное. Что-то о Лондоне, а потом внезапно снова о Джорджии, что-то о Федеральном писательском проекте. А потом она начинает рассуждать о расовой несправедливости, и я не понимаю, как все это связано.

– Кейт довольно сильно изводила себя к концу, – говорит Кирнан. – То есть… не пойми меня неправильно, ладно? Я любил ее больше, чем ты можешь себе представить, но случались моменты, когда она немного напоминала мне Пру в ту последнюю ночь, когда мы были вместе. В 1938 году кое-кто умер. Один из историков был убит. И она чувствовала ответственность за это. Она не была виновата, но считала, что могла бы это предотвратить. Что ей нужно было предотвратить. И я почти уверен, что она вернулась бы и остановила это, если бы у нее была такая возможность.

– Она получила их ключи?

– Да, получила. – Кирнан наклонился вперед, уставившись в пол и упершись локтями в колени, руки сцепил за головой. – Я был там как раз поэтому. Они не отдавали их добровольно. Я был рядом, как силовая поддержка, на случай, если понадоблюсь, но лекарство Кэтрин, которое должно было их отключить, отлично сработало на них троих. А потом Кейт узнала, что Кэтрин… она все это время знала, что один из них умрет спустя несколько дней. И она ничего не сказала Кейт.

– Ох. Не то чтобы я сильно удивлена, но…

– Кейт была так… никогда не видел ее в такой ярости. Я убедил ее подождать меня здесь, пока я не вернусь с собеседования на одну работу, чтобы пойти с ней. Ей нужно было успокоиться перед встречей с Кэтрин. – Он наклоняет голову набок и смотрит на меня. – Мне кажется, это единственное, что отличается. Чем вы отличаетесь. Ей было труднее сдерживать свой гнев.

– Хм. Ну, она была с Кэтрин, сколько… чуть больше двух лет? И мое терпение, вероятно, уже слабее, чем было несколько месяцев назад. Я имею в виду, что это отчасти связано с Кэтрин, но я предполагаю, что у другой-Кейт, вероятно, тоже были проблемы со сном…

– Сны, – говорит он, кивая. – Ей редко удавалось проспать всю ночь. Тебя они тоже беспокоят?

– Да, – говорю я, и он выглядит виновато. Этот взгляд всегда терзает сердце, но я должна признать, что на этот раз он не мучает так сильно, ведь он только что показал мне то, что почти наверняка сделает кошмары еще хуже. Может, это чувство вины помешает ему утащить меня в следующий раз на очередную жуткую экскурсию.

Но в глубине души я понимаю, что он был прав, взяв меня с собой. Хотя я совсем не хотела увидеть то, что произошло в Истеро, но одно дело – знать, что где-то там есть люди, которые так сильно верят, что готовы умереть за веру, и совсем другое дело – четко осознавать.

7

Я только распечатала пять экземпляров примерного расписания, как раздается звонок в дверь, сопровождаемый не только звоном колокольчиков, но и лаем Дафны с заднего двора. Я направляюсь вниз по коридору, собираюсь забрать копии из принтера в библиотеке, предполагая, что кто-то внизу откроет дверь, пока звонок не раздается снова.

Я заглядываю через перила в окно гостиной, в котором вижу две машины, припаркованные у обочины. Одна из них – тот же синий фургон, и у меня снова возникает жуткое чувство, хотя я вижу, что внутри никого нет… ну, по крайней мере, на передних сиденьях.

Другая – красный седан с вывеской «Пицца Валенсии» на крыше. Я спускаюсь вниз и открываю дверь как раз в тот момент, когда курьер протягивает руку, собираясь позвонить в третий раз.

– Кто-то здесь точно заказал это, – говорю я с извиняющейся улыбкой, – но не сказал мне. Подождите секунду, я поищу наличные.

– Нет, нет, нет, – говорит парень с акцентом, который похож на индийский или, возможно, пакистанский. – Он уже заплатил ее. Просто подпиши квитанцию, – он постукивает по квадратному листу бумаги и тычет ручкой в мою сторону.

Я смотрю на квитанцию и вижу, что она выписана на имя Коннора, поэтому нацарапываю что-то, что может сойти за его подпись, добавляю четыре доллара чаевых и забираю коробки и пакет, в котором, как я очень надеюсь, лежит греческий салат.

Коннор спускается по лестнице и забирает у меня коробки. Вполне возможно, что он просто ведет себя как джентльмен, но я подозреваю, что так он пытается отстоять свои права на пиццу.

– Прости, я был в наушниках, поэтому не слышал звонка в дверь. Я подумал, что мы могли бы заказать еду и дать Гарри отдохнуть этим вечером, ведь он снова вышел на работу. – Он протягивает мне небольшую стопку бумаг. – Полагаю, это твое?