Грань - [25]

Тимур незаметно перешел на 'ты', и я не стал возражать. Симпатичный, открытый парнишка. Вполне мог бы с ним приятельствовать, если б не проклятое воображение, угодливо подсовывавшее глянцевые картинки: он и Алиса в акробатических позах Кама-сутры.

Второе пирожное пошло с трудом, и я пожалел, что пожадничал. Отделил ножом половину и протянул Тимуру. Тот заглотил, кивнув с благодарной усмешкой.

— Побывать-то я побываю, но две головы все-таки лучше.

— Лучше! — согласился Тимур, облизываясь. — Но тебе не в пример проще — у вас, 'особых', развязаны руки, и вы можете копать гораздо глубже нашего брата. Завидую, честно сказать. Да и платят вам больше!

— Зато больше процент свихнувшихся. И на порядок меньше продолжительность жизни.

— Это да, — Тимур кивнул, сочувственно погрустнев. — Алиса рассказывала: с вашим однокашником, Артур — кажется? — случилось такое несчастье. Что за 'ведомый' его сломал, не поделишься? Маньяк-педофил? Серийный убийца?..

Ну нет, Артура я с тобой, милый юноша, обсуждать не стану.

— А что еще рассказывала тебе Алиса?

Тимур обезоруживающе улыбнулся.

— Практически ничего. Твою бывшую жену не назовешь разговорчивой. Говорила, что повезло ей учиться с такими классными ребятами, как ты и Артур. Что оба вы рисковые парни. Собственно, этот риск и вышел ему боком, как я понимаю. Артуру то есть.

Выждав небольшую паузу и заметив, что я не спешу поддерживать тему, Тимур встрепенулся:

— Еще что-нибудь хочешь спросить про чудака-альбиноса? Вроде я все сказал.

— Спасибо. Вроде я все спросил.

— Тогда я побежал — звони, если что!

Мы еще раз пожали друг другу руки, и смуглый мачо — он же счастливый молодожен, унесся. А я остался поразмышлять, заказав кофе.

С первых месяцев Курсов нам вдалбливали, что в состоянии лечебного сна человек не способен управлять своей психикой. Поэтому, надавив на нужные рычаги, из него можно вытащить все, что угодно. Но ведь 'заслон' мало просто поставить, его нужно постоянно поддерживать, и Скун делал это именно во сне!

Возможно, существуют отдельные исключительные индивиды, способные владеть собой в такой степени? Могут приказать себе не думать о чем-то, и эта тема ляжет на дно, прикрытая сверху слоем безопасных эмоций и представлений. Могут закрыть память — не всю, но некие ключевые точки — то, что в наш век раскрытых нараспашку душ не должно попасться на глаза чужому.

Нет, это полный бред и чушь собачья. (Кстати, почему не кошачья? За что обидели собачек — самых преданных, если не врут старые книжки, друзей человека?) Если кто и способен на такое, то только йоги, но никак не занюханный заикающийся бывший чиновник. Но откуда взяться здесь йогу? Сдается мне, их и в Индии то давно нет. Не верю я в сказки о супер-героях и супер-способностях, столь популярные до Катастрофы. Не верю, хоть режьте меня и жарьте с подсолнечным маслом! Но как же тогда объяснить 'заслон'?

Подумать только: я еще ни разу не залезал Геннадию Владимировичу в голову, а уже был заинтригован — дальше некуда.

10.

Следующее утро началось со внепланового звонка Алисы.

Я пребывал в хронической спешке и был занят разыскиванием пары чистых носков, когда он ворвался тревожной трелью, дублируя вопль будильника.

Голос узнал не сразу — с полминуты вслушивался в незнакомые интонации, рваные и судорожные. Это смахивало на истерику — то есть на то, на что Алиса, безупречно спокойная и холодная, была органически не способна.

У меня заледенели пальцы.

— Послушай! — прервал я сумасшедший монолог. — Я только проснулся, пожалей мою бедную психику. Будь добра, говори помедленнее и потише.

Алиса вздохнула — при этом в горле у нее хрипло булькнуло, как при бронхите.

— У меня к тебе просьба, Денис, — теперь она говорила очень медленно, выделяя каждое слово. — Не мог бы ты поехать в больницу и узнать результаты Варькиных анализов? Можешь думать все, что угодно — что я сошла с ума и у меня паранойя, но мне страшно. Сегодня всю ночь не спала, всякие ужасы себе накручивала, а к утру поняла, что не могу заставить себя поехать в эту треклятую больницу. Просто не в состоянии. Вчера у нашей дочери опять случился обморок, она явно чем-то больна. Я плохая и трусливая мать, пусть так, но ничего не могу с собой поделать: безумно боюсь узнать диагноз.

— Ты думаешь, услышать его от меня будет легче?

— Уверена. К тому же я с детства не выношу белые халаты и запах лекарств, ты ведь знаешь.

— Но у меня работа. Очень сложный случай.

— Тебе всего-то нужно уйти на час раньше, и ты успеешь. Ну, пожалуйста, Дэн! Разве я часто тебя о чем-то прошу?

— Если честно, такое на моей памяти впервые. — Я был обескуражен и растерян. — Хорошо. Если это для тебя так важно, схожу.

— Спасибо! С меня причитается.

В ухо монотонно запели короткие гудки.

С минуту я вертел в руке разогревшуюся телефонную трубку. То, что с Варежкой могло стрястись что-то плохое, не умещалось в голове. Эта мысль была настолько громоздкой и невместимой, не лезшей ни в какие ворота, что я отмахнулся от нее: бред, полный бред. Во время последних наших выходных Варежка была живой и подвижной, как и всегда. Никаких жалоб на самочувствие или потерь сознания у нее не наблюдалось.