В это время подоспела дежурившая у больной другая соседка Дарья Ивановна, которая помогла акушерке раздеться. Madame Кунце неторопливо осмотрелась кругом, равнодушно взглянула на пациентку и властно распорядилась:
— Приготофить горячий вода, и лишний мужчин вон отсюда!
Костерин безропотно вышел в коридор и стал дожидаться у двери. Дарья Ивановна, захватив самовар, побежала ставить его в общую почтальонскую кухню и заметила мимоходом Костерину:
— Чего вы тут стоите? Идите хоть в «холостую», можно будет, так позовём.
Тот беспрекословно повиновался и побрёл в «холостую». Дорогой до его слуха долетел нечеловеческий крик жены. Убитый, трясущийся, войдя в «холостую», он беспомощно опустился на первый попавшийся стул. Здесь все уже успели заснуть, кроме Кузьмича, который, несмотря на свою внешнюю суровость, по природной доброте своей страдал не менее самого Костерина.
Он подошёл к молодому человеку и, положив ему руку на плечо, стал утешать его:
— А ты полно тужить! Всегда так бывает. Самим Господом положено: в муках будешь рождать детей своих.
— Уж очень она кричит, дяденька! — со слезами на глазах сказал Костерин. — А, ну, как умрёт?
— Полно-те чудить-то! Что она первая что ли? Все рожают, да не умирают… Уж такое женское положение.
Так в этих утешениях прошло часа три. По временам то тот, то другой выходил в коридор, но кроме стонов родильницы ничего не слыхал. Ночь тянулась мучительно долго. Минутами обоим страшно хотелось спать, но что-то тупое, тяжёлое не давало забыться. Наконец, раздался церковный благовест. Звонили к ранней обедне. Кузьмич набожно перекрестился. В эту минуту дверь «холостой» тихонько отворилась, и в неё просунулась голова Дарьи Ивановны. Оба почтальона поспешили в коридор. Чинно кланяясь Костерину, Дарья Ивановна необыкновенно торжественным голосом провозгласила:
— Честь имею поздравить вас с новорождённым сыном!
На молодого человека нашёл точно столбняк, и он не мог ничего ответить.
— Ну, брат, поздравляю тебя! — вывел его из этого состояния Кузьмич, радостно обнимая товарища.
— А мне теперь можно туда войти? — счастливо улыбаясь, спросил позволения у Дарьи Ивановны Костерин.
— Можно, можно, идите, посмотрите на сынка-то! Уж и мальчишка, — отродясь такого не видала! — воскликнула она с обычным в таких случаях бабьим восторгом.
Через час ликующий Костерин, уже одетый по праздничному, снова явился в «холостую» и изливал свою радость пред проснувшимися товарищами:
— Ну, и сынка же мне Бог дал, братцы, просто прелесть! Кем-то только будет он?
С минованием опасности, Кузьмич опять надел на себя свою личину сурового обличителя и довольно бесцеремонно обрезал молодого отца:
— Чему, дурак, радуешься? Вот погоди: через пять лет у тебя их пятеро будет!.. Посмотрю я, как ты тогда запляшешь!
— Да ведь вы, дяденька, сами говорили, что дети есть благословение Божие? — возразил было Костерин.
Но Кузьмич набросился на него ещё яростнее:
— Да тебе на что дети-то? Ведь ты хотел граммофон купить на «праздничные»?!
— Да-а! — вздохнул Костерин. — Теперь уж не купишь! Ну, да ведь и случилось-то это совсем неожиданно… И акушерка говорит, что, вот, Нюша-то повозилась с праздничной уборкой, оно дело-то и ускорилось… Да вы что, дяденька, всё бранитесь? — ласково переменил он разговор. — Ведь я пришёл к вам просить вас быть восприемником: у меня и у Нюши близких-то здесь никого нет… Не откажите, пожалуйста!
Кузьмич хотя и хотел сохранить на лице своём суровость, но это ему плохо удалось.
— Что же? Я согласен. Благодарю покорно за честь! — поклонился он Костерину и тотчас же решил в уме, что от «праздничных», ввиду крестильных расходов, в сберегательную кассу придётся положить очень мало. «Уж с „праздничными“ всегда так: непременно какой-нибудь непредвиденный случай! Ну, да ладно. Я один, на мой век хватит!»
Почтальоны между тем наперерыв поздравляли Костерина, требуя с него «спрысков».
Подвыпивший накануне вечером золотушный почтальон с рыженькой растительностью требовал выпивки сейчас же и всё приставал к Костерину:
— Как же теперь граммофон-то?
— Ты знаешь что? — сострил «Алабама». — Назови новорождённого Граммофоном! В святцах наверно какой-нибудь подходящий святой найдётся. Тогда и волки будут сыты и овцы целы: и сын, и граммофон!
Эта острота «Алабамы» имела успех и пошла в ход. В конторе почтовый мир, поздравляя друг друга с праздником, передавал новость:
— А вы слышали: у Костерина-то Граммофон родился?
Почтовые дамы, забывшие вчерашнюю ссору на кухне, при встречах и поздравлениях варьировали каждая по своему событие истекшей ночи. Даже «старшо́й», явившись с поздравлением и рапортом к начальнику конторы не преминул между прочим доложить:
— … А в ночь на двадцать пятое сего декабря у почтальона Костерина родился сын Граммофон!..
1903
