Грамматика цивилизаций - [40]

Вера, явленная в откровениях Мухаммада, передала людям божественное послание: так может ли одинокий мыслитель обнаружить истину мироздания и при помощи одного только разума судить о ценности догм? Перед этой дилеммой все упомянутые философы проявляют себя ловкими, может быть, даже излишне ловкими диалектиками. Авиценна, свидетельствует Максим Родинсон, «недаром был гением, он нашел выход». Вот решение, которое собственно ему не принадлежит: пророки открыли высшие истины «в виде мифов, сказок, символов, аллегорий, образных описаний». Здесь мы сталкиваемся с языком, доступным массам, предназначенным для того, чтобы человек обрел счастье. Но философ имеет право пойти дальше. Себе он оставляет большую свободу выбора даже тогда, когда противоречие представляется категорическим, неразрешимым.

Например, подобно грекам, философы обычно верят в вечность мира. Но если мир всегда существовал, будучи закрепленным во времени через откровение, то как его объяснить? Доведя до логического конца свои размышления, Аль-Фараби утверждал, что Господь не может знать отдельных вещей и частных лиц, что ему известны лишь концепты, «универсальные» понятия, но Бог Корана, подобно Богу Ветхого Завета, «знает обо всем, что существует на суше и на море. Ни одного листочка не может упасть с дерева без его ведения. Не существует ни зернышка в сумраке земли, ни зеленой или сухой былинки, о которой бы не было сказано» (Коран в переводе Р. Бланшера). Имеются и другие противоречия: Аль-Фараби, безусловно, не верит в бессмертие души. Авиценна верит в это, но не верит в воскрешение бренной оболочки, что утверждает Коран. Душа после смерти устремляется к своей вселенной — вселенной бестелесных существ. Если рассуждать логически, то в этом случае не может быть ни наказания, ни вознаграждения; ни Ада, ни Рая… Бог, бестелесные существа, души есть тот идеальный мир, перед которым материя нетленна, вечна — вечна потому, что «движение не предшествовало отдыху, а отдых движению… Всякое движение вызвано предшествующим движением… Богу нет смысла быть новым».

Этих цитат, которые мы заимствовали у Ренана, достаточно для того, чтобы пробудить наше любопытство, но не достаточно для того, чтобы удовлетворить нас. Нужно набраться внимания и терпения, чтобы уследить за этими всегда спорными доводами, за этой системой объяснений.

Философы, которые вслед за Ренаном проявляли интерес к этим ретроспективным проблемам, для себя решают их не без труда. Их интерпретация зависит оттого, придерживаются ли они рационалистических или идеалистических убеждений; или, что одно и то же, от предпочтения, которое они отдают тому или иному философу: Аль-Кинди плавает по религиозным водам, еще не охваченным бурями; Авиценна, безусловно, идеалист; Аверроэс — философ конца света. Аль-Газали, защитник веры и традиции, повторяет схоластические утверждения первых мусульманских теологов; он намеренно игнорирует философские воззрения перипатетиков, даже стремится их разрушить, потому что его мысль ведет его по иному пути — по пути мистики. Он покидает этот мир, чтобы надеть белую власяницу (суф), которое носят суфиты — приверженцы скорее мистической, чем разумной веры, эти «божьи безумцы», как их называли.

Аверроэс, ученый из Кордовы, представляется скорее комментатором и издателем работ Аристотеля. Его заслуга состоит в том, что он целиком приводит арабский перевод греческого текста и сопровождает его своими комментариями и отступлениями. Сам текст и комментарии к нему были затем переведены в Толедо с арабского на латынь и в таком виде достигли Европы, где в XIII в. вызвали подлинную революцию в умах. Из этого можно сделать вывод, что арабская философия не умерла под отчаяными ударами Аль-Газали, как об этом иногда говорят. Она умрет позднее — к концу XII в., вместе с мусульманской наукой. И тогда факел знаний подхватит Запад.

Остановка или упадок: XII–XVIII вв.

•  «Сарацинская» цивилизация, после всех своих блестящих успехов, внезапно прерывается к концу XII в. Даже в Испании прогресс науки и философии, могущество материальной жизни замирают в последние десятилетия этого века.

Эта внезапная остановка представляется комплексной проблемой.

1) Можно ли это объяснить страстными (и потому весьма действенными) нападками Аль-Газали на философию и свободомыслие, как еще недавно считалось? Сегодня никто не считает такое утверждение серьезным. Аль-Газали — дитя своего времени: он есть его следствие и одновременно его причина. Впрочем, отторжение философии существовало всегда — с момента ее появления, как это доказывают бесчисленные сожжения книг на кострах в различные времена, что было бы невозможно без враждебного отношения к ней народа; доказательство тому и опала многочисленных философов, которые отправлялись в ссылку для того, впрочем, чтобы вернуться из нее при перемене фортуны; доказательство тому и периоды безграничного владычества Корана, особенно в области права, когда философия вынуждена была молчать. Но не забудем, что после Аль-Газали философия еще знавала блестящие времена, причем не только при жизни Аверроэса.