Грамматика цивилизаций - [217]

«Удержаться у власти несколько десятков лет» до того, как Россия сумеет достичь требуемого уровня промышленного развития, — такой в течение долгого времени была ключевая проблема страны. Этой же цели служила и суровая диктатура, которая была не «диктатурой пролетариата», но диктатурой коммунистических руководителей, которые установили ее от имени зарождающегося пролетариата. «В эпоху Сталина эта диктатура партийных руководителей превратилась в диктатуру одного человека». Эти полные драматизма мрачные годы русской действительности заставляют вернуться к примеру Комитета Общественного спасения во Франции в 1793–1794 гг.: представим себе, что этот Комитет бы не исчез, а продолжил свое существование. Причину того, что в России этот режим установился надолго, следует искать в железной дисциплине единственной партии, которая, в отличие от Франции, не позволяла сколько-нибудь продолжительного существования внутри себя какой бы то ни было «фракции».

Марксизм и советская цивилизация сегодня

Вот уже сорок пять лет, т. е. почти половину столетия, в СССР установлен режим политической диктатуры, где отсутствует свобода слова, прессы, высказывания независимого мнения, организации общественных союзов, забастовки, где существует одна-единственная дисциплинированная и «монолитная» политическая партия, противоречия в которой проявляются только на уровне драматического столкновения личностей. Всего несколько лет тому назад, после смерти Сталина в 1953 г., произошла либерализация режима (назовем ее гуманизацией, поскольку слово «либерализация» звучит уничижительно для коммунистов), но процесс этот идет медленно, ограниченно, хотя, как кажется, необратимо. Не означает ли «десталинизация» режима того, что драматические времена Комитета Общественного спасения канули в лету? Разумеется, СССР пока не преодолел своих внутренних трудностей, но отныне он вошел в семью крупных индустриальных держав мира, в семью привилегированных народов — это место он завоевал потом и кровью. Одновременно, хотела она того или нет, но страна создала новые структуры, необходимые для массовой цивилизации. Отныне в первый раз за свою историю СССР получил свободу выбора своей революции, своего пути внутреннего развития. Что касается внешнего пути, то здесь дальнейшее развитие страны обусловлено ее значением в мировой политике, ее ролью лидера социалистических государств.

• Марксизм претерпел эволюцию. Пятьдесят лет усилий и войн на всех фронтах не прошли бесследно. Так можно ли удивляться тому, что за истекшие годы марксизм-ленинизм во многом изменился, хотя и сохранил прежнюю риторику? Было бы удивительно, если бы этих изменений не произошло.

Если официальная пропаганда все еще держится за привычную терминологию: борьба классов, практика, рабство, феодализм, капитализм, относительное обнищание, диалектический материализм, материальная база, построение бесклассового и счастливого общества, то это вовсе не означает, что идеология, как это всегда случается со всеми идеологиями и всеми религиями, не претерпела эволюции, вызванной эволюцией самой жизни. Такой ход вещей в полной мере соответствует взглядам русской интеллигенции начала XX в., взглядам, которые впоследствии усвоили и революционеры; согласно им идея только тогда имеет ценность, когда она проверена жизнью, практикой. Будучи системой тесно взаимосвязанных идей, марксизм только тогда приобрел свою ценность, свое значение, когда оказался проверенным жизненным опытом миллионов людей. Он как бы «актуализировался» в их свершениях и одновременно видоизменился под их воздействием. Впрочем, для последователей марксизма он является «концепцией мироздания, которая сама себя опережает». В том же духе высказываются и те наблюдатели, которые благосклонно к нему относятся: «коммунизм XX в. трансформировался подобно тому, как трансформировалось христианство в период I–IV вв.».

Подобно казуисту, можно перечислить изменения, ереси, даже проявления вероломства по отношению к своим прежним догмам, которые испытал живой марксизм за истекшие годы. Каталог всех этих изменений не был бы лишен интереса, но при одном условии: не замалчивать никаких, пусть даже незначительных, деталей. Подобный каталог только тогда имеет смысл, когда он соотнесен с общим опытом человечества. В этом плане советский опыт не является ни самым важным, ни самым ясным.

Что касается человеческой истории, то пятьдесят лет чередования революций и испытаний остаются недостаточным хронологическим пространством, чтобы можно было сделать окончательные выводы о произошедшей идеологической, социальной и культурной эволюции общества, последовавшей за столь резкой ломкой общественных структур. Нужно отделить то, что в данном опыте является неприемлемым (прежде всего в годы переходного периода — до и даже после 1930 г.), от того, что оказалось и останется эффективным. Только тогда можно установить окончательные отношения между насильственно привитой идеологией и обществом, ставшим объектом опыта, который оно не выбирало и которого до конца так и не понимает. Так, например,