Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - [20]

, то есть авторы воспроизводят первичные грамматические формы:

Лисица:

Бегущей пищи по урочищам

Не поимать середь ладоньми

Срывая когти в мехе убегающих

Иль крылиев пернатых лебедями

Тени улавливать?

Анри Волохонский. «Ветеринар бегущий» ²⁰⁴ ;

в сониих и видениих

заре дне невечерняго

пылая в дому как угльми

благорастворение

радостопечалия!

Геннадий Айги. «К иконе Божьей матери» ²⁰⁵ ;

Дуб тряхнул желудьми,

Стук пошел по дорожкам росистым,

Пролетел над людьми

Ангел радости в рубище чистом.

Александр Крестинский. «Под одним небом» ²⁰⁶ ;

Пошли-пошли Емельяну,

пошли-пошли Серафиму

Ульяну, пошли Ульяну —

осеневать эту зиму,

которая нас провела

такими-такими путьми,

что темные наши дела

стали темнее тьмы.

Леонид Кочетков. «Пошли-пошли Емельяну…» ²⁰⁷.

Слово цифирь, относительно позднее заимствование, стало существительным 3‐го склонения, которое является частью древнего склонения на *-ĭ, однако форма цифирьми у Владимира Строчкова выглядит парадоксально, возможно, главным образом из‐за ненормативно множественного числа этого слова:

И на играх икарийских

подлетит к тебе Икар,

изливая с укоризной

назидательный нектар:

– Столь ли лучше быть крылату,

чем владея цифирьми?

Полетай в свою палату

и Эллиниум прими.

Владимир Строчков. «Мэри вывела овечек…» ²⁰⁸.

Флексия -ьми переносится и на те слова, которые ни к древнему склонению на *-ĭ, ни к современному 3‐му склонению не относятся:

Сохрани же и Вековку-Ермус-град

Да во веки веков свечьми сосны горят.

Владимир Карпец. «Четвероглазник» ²⁰⁹ ;

Житьё-бытьё со дна квашни

взойдёт глубинное,

глухими слушая ушьми

своё суглинное.

Наталья Горбаневская. «Забиты прорези в стене…» ²¹⁰ ;

Не боги же куранты сбили с такта —

С «Шести вечор после войны» к «Восьми»,

что «с половиной» – люди сбили, так-то!

Он это в детстве видел сам, глазьми!..

Алексей Дидуров. «Отрочество Марии или хроника одного дня 1982 года» ²¹¹ ;

Мне тоже мыли голову в грозу

(не помню – почему,

но точно: мыли),

а мы с сестрой стояли на полу

и вот – глазьми,

бесцветными, цветными,

как два врага, смотрели на себя

Мы никогда все это не любили.

Но почему все это – помню я?

Дмитрий Воденников. «Мне тоже мыли голову в грозу…» ²¹² ;

Вчера под окнами моими

Подранили машину

Она всю ночь словно Наина

Кричала и слезьми большими

Наверно капала на снег

А что? – какой-то человек

Видно, хотел украсть ее

Увести от хозяина родного, беспутного,

пьяного, валяющегося где-то в сугробе и снами

про Америку райскую наслаждающегося

Дмитрий Александрович Пригов. «Вчера под окнами моими…» ²¹³.

Подобными формами художественные тексты препятствуют вытеснению окончания, когда-то принадлежавшего склонению на *-ì, находя для такого окончания новую (поэтическую) функцию – уже независимо от типа склонения существительных. При тенденции к унификации всех типов склонения и, соответственно, перераспределении флексий на стилистических и семантических основаниях, подобные формы представлены и в истории языка в частности, фольклором: Да Васинька Окулович весьма велик: / Промежду-де плецьми его коса сажень, / Промежду-де глазьми его целой аршин – Былина «Иван Годинович» (Былины 2001: 53), литературой XIX в.: Л. А. Булаховский приводит формы ушьми, плечьми из произведений М. Ю. Лермонтова, Н. А. Дуровой, К. Н. Батюшкова (Булаховский 1954: 75).

В современной поэзии создаются контексты с парадигматическим выравниванием в системе склонения:

Вертится чудесное колесо,

Перед нами ясное небесо.

Перед нами ясное небесо.

Это просто чудо-чудесо.

Псой Короленко. «Чертово колесо» ²¹⁴.

Этот контекст указывает на случайность исторически сложившихся расхождений между формами именительного падежа ед. числа тех слов, которые в исходном склонении на согласный звук имели одинаковые флексии начальной формы.

В сущности, импульс исторического развития языка с его тенденцией образовывать формы существительных по аналогии (в этом и заключается динамика в системе склонения) аналогичен импульсу рифменного притяжения слов и форм:

И видно, как все меньше раз за разом

несут на белом к смутным тем березам

дощатый гроб великим переносом

Когда я проезжал и видя корпуса

(забыл упомянуть, что здесь теперь Мокса)

другая жизнь, другие трубеса

Генрих Сапгир. «Хороны барака» / «Генрих Буфарёв. Терцихи» ²¹⁵ ;

В серых колготках, надетых на стрелки часов,

Время не может найти утешительных слов

для андрогинной природы…

Вот и рифмуешь: лесов-парусов-небесов.

Хочется кушать? Добавишь еще – колбасов,

и завершишь – бутерброды.

Александр Кабанов. «Дождь отшумел, полусухой красный ампир…» ²¹⁶.

В современной поэзии встречается много примеров распространения окончания -ов / -ев в род. падеже мн. числа на существительные женского рода:

Москва! – как много в этом зыке!

Москва! – как много в этом соке!

Москва, ты ищешь в каждом лыке

Возможность встать в чужие строки.

<…>

Я помню: юношей безродным,

Ещё не отпустив усов,

К тебе стремился я, голодный,

За-ради мяс и колбасов.

Ефим Беренштейн. «Оп-ца-ца» ²¹⁷.

Так выпьем же за царство новых ятей,

за бабочков, плетущих в небе петель,

за девочку, рыдающую в китель

в уродливой, но радостной тоске.

Давид Паташинский. «Вы думали, я сам себе – кильватер?..» ²¹⁸ ;

Стало поздно, но сделать привала