Гракх Бабёф и заговор «равных» - [12]

. Интересен этот Ведере, прежде всего, тем, что от него дошло не одно, как от остальных корреспондентов, а два письма. Второе сохранилось в архиве, причем, как и ранее рассмотренная нами жалоба санкюлотки, среди авторских документов Бабёфа, поскольку тот сделал на нем свои пометы, дав название «Как утерли нос медикам без практики, или Отчаяние Дюэма» и оставив приписку «В ожидании возобновления выхода моей газеты… я буду публиковать превосходные произведения, которые доставили мне корреспонденты в то время, как я вынужден был приостановить издание…»{89}. Можно предположить, что письмо было написано в начале октября 1794 г., незадолго до разрыва Бабёфа со своим издателем Гюффруа и прекращения публикации газеты, называвшейся к тому времени Le Tribun du peuple (Трибун народа).

Если первое послание Ведере было написано в серьезном и спокойном тоне, то во втором гораздо больше язвительности, иронии, сарказма и вообще художественная составляющая выражена довольно ярко. Возможно, Ведере в своей интонации вольно или невольно подстраивался под Бабёфа, поскольку в поздних номерах «Газеты свободы печати» тоже нередко проскальзывают юмористические и пародийные нотки, ранее отсутствовавшие.

Заметка Б. Леблона (Leblond) «Антиробеспьеризм, или Французский народ, уставший от угнетения» не нашла своего места на страницах «Газеты свободы печати», но сохранилась в архиве. После традиционного рефрена о недопустимости угнетения народа автор выражает мнение, пожалуй, излишне оптимистичное, но довольно распространенное в то время: «Да будет известно, что 7/8 и больше наших представителей искренне желают народу счастья, но убеждены, что, пока идет война, они могут обеспечить ему это счастье и порадовать лишь энергичным и жестким управлением, построенном на честности, добродетельности и справедливости. Да будет известно, что масса французского народа в основном весьма добра и благонравна и что необходимы лишь хорошие законы»{90}.

Подобная идеализация народа была в тот период присуща и Бабёфу, а вот взгляд своего корреспондента на депутатский корпус он уже вряд ли разделял. К тому же Леблон, по сути, защищал революционный порядок управления — главный объект критики Бабёфа. «Также я прошу тебя быть редактором этой заметки»{91}, - приписал в конце корреспондент. Возможно, он был неуверен в качестве своего сочинения.

Такую же неуверенность в литературных достоинствах своего послания выражал некий Гранж (Grange): «Моя бездарность заставляла меня хранить молчание, но, вдохновленный приглашением, которое ты делаешь всем, кто оберегает права человека, я беру на себя смелость отправить тебе настоящее письмо, содержащее некоторые факты, которые я наблюдал своими собственными глазами и которые есть не что иное, как предисловие к тем истинам, которые еще я собираюсь тебе высказать. Ты мог бы брать суть тех идей, которые я буду периодически сообщать тебе, и использовать их так, как посчитаешь нужным»{92}.

Текст характеризует автора как человека не слишком хорошо образованного, поскольку не только написан с ошибками и скверным почерком, но даже не разделен толком на предложения.

Однако в стороне от политических событий Гранж явно не стоял: за время Революции он, по собственным словам, был арестован четыре раза. Основной сюжет его письма — жалобы якобинцев на то, что после 9 термидора их подвергли угнетению. По мнению Гранжа, такие жалобщики сами — настоящие притеснители народа:

«…Не кто иные, как апостолы последнего тирана, которые, предвидя неизбежное падение, каждый день кричали, что их хотят убить. За этим скрывалось их собственное желание убивать и стремление избежать позорной смерти на эшафоте. Апостолы последнего [тирана], поздравляя Конвент со свержением им подобного, кричат также, что это он принуждал их к насилию против патриотов»{93}.

Гранж полагал, что Конвент во времена Робеспьера не имел возможности слышать подлинный глас народа, а получал лишь строго дозированную информацию, подготовленную группой заинтересованных лиц. Таким образом, он, с одной стороны, повторял мысль Бабёфа о злонамеренных манипуляторах мнением, а с другой, воспроизводил вековой стереотип о добром монархе, любящем народ, но не знающем о его бедах, и дурных советниках. Автор письма призывал «просветить народ относительно его собственных интересов, указать на них, когда кругом звучат стенания или, вернее сказать, царит панический ужас, вызванный действиями негодяя, ушедшего в небытие, — такова цель, которую должен поставить перед собой каждый гражданин». Следует обратить внимание на тезис о неспособности общества самостоятельно, без помощи «просветителей», понять свои собственные интересы — мы еще вернемся к нему. Далее Гранж продолжал: «Большинство департаментов еще совершенно не почувствовали благодеяний революции (10 тер[мидора]), и мне известны такие администрации, которые отказались выполнять декрет, предписывающий освободить земледельцев [из тюрем], - и эти самые комитеты еще считают, что аристократия притесняет их и хочет осуществить контрреволюцию»{94}.

Неизвестно, откуда Гранж черпал свои сведения о ситуации в провинции, ведь его письмо, на котором отсутствовало обычное для корреспонденции из других городов указание «в Париж», скорее всего, было отправлено из столицы. В заключение автор, как и ранее упомянутый Леблон, выражал уверенность в лучших устремлениях и твердости Конвента