Графиня Кэтлин - [6]

Шрифт
Интервал

До вас касающееся. И вот,
Заметя, что ворота не закрыты,
Зашли…

Кэтлин

     Я не велела затворять
Ворота, чтобы каждый, кто измучен
Нуждой и голодом, мог без опаски
Сюда войти и помощь получить.
Так в чем известье ваше?

Первый купец

                      Мы видали
Слугу, который вами послан был
Скупать стада. Он заболел и слег
В лачуге на краю Алленской топи.
А ваши корабли с зерном застряли
У мыса Фер – мы видели в ночи
Огни заштиленных судов на рейде.

Кэтлин

Еще остались деньги, слава Богу,
В моей казне, чтобы купить зерно
У тех, кто придержал его, надеясь
Нажиться на голодных. Расскажите –
Ведь вы, купцы, всезнающий народ, –
Когда минует голод?

Первый купец

                 Перемены
Ждать неоткуда – урожай засох
И скот весь передох.

Кэтлин

                 Слыхали вы
Про демонов, что покупают души?

Первый купец

Слыхали кое-что; одни болтают,
Что морды у них волчьи, а тела
Иссушены как будто адским жаром,
И движутся они как вихрь; другие –
Что это маленькие толстяки,
А третьи – что они по виду люди,
Высокие и смуглые от странствий –
Как мы, к примеру, – но в одном согласны
Все видевшие их: у них в глазах
Есть нечто властное, что заставляет
Робеть и подчиняться, и народ
Готов продать им души повсеместно,
Коль ваше золото их не спасет.

Кэтлин

Хвала Творцу за то, что я богата!
Но что их нудит к этой страшной сделке?

Первый купец

Входя сюда, мы у ворот видали,
Дремавшего слугу, – его душа
Не стоит сотни пенсов, а они
Сто крон ему отвалят, не торгуясь.
А за такую душу, как у вас,
Графиня, я слыхал, они готовы
Отдать сто тысяч крон и даже больше.

Кэтлин

Как можно душу променять на деньги?
Ужели так могила их страшит?

Первый купец

Одних манит блеск золота; другие
Боятся смерти; а иные просто
Стремятся от соседей не отстать;
А есть такие, что находят радость
В отчаянье, в отказе от борьбы
И упований, распахнув объятья
Кромешной тьме и вечному огню:
Они согласны просто плыть по ветру,
Охвачены весельем обреченных;
Лишь ваше золото удержит их.

Кэтлин

Есть что-то в вашем голосе, Купец,
Недоброе. Когда вы говорили
У душах проданных, у вас в глазах
Сверкнуло торжество, когда же вы
Сказали, что мое богатство может
Спасти людей, мне показалось, оба
Вы усмехнулись.

Первый купец

              Просто мне смешно
Представить это сонмище людей,
Раскачивающихся на шнурке
От дамской туфельки над бездной мрака
И негасимого огня!

Кэтлин

                 Есть что-то
Пугающее в каждом вашем слове
И взгляде, чужеземцы. Кто вы? Кто?

Второй купец, прислушивающийся у двери, выходит вперед, и в ту же минуту из-за сцены доносятся приближающиеся голоса и шаги.

Второй купец

Скорей – они уже идут! Не медли!
Они узнают нас и приморозят
Своими «Отче Наш» иль обожгут
Святой водой нам шкуры.

Первый купец

                      До свиданья.
Нам предстоит скакать всю ночь. Стучат
Копытами заждавшиеся кони.

Уходят. Через другую дверь входят несколько крестьян.

Первый крестьянин

Простите, госпожа, но мы слыхали
Какой-то шум.

Второй крестьянин

            И голоса чужие.

Первый крестьянин

Мы обыскали дом, но никого
Чужого не нашли.

Кэтлин

               Оставьте страхи!
С тех пор, как вы нашли укрытье в замке,
Вам никакое зло уже не страшно.

Уна(вбегая)

О горе нам! Ограблена казна.
Дверь настежь, и все золото пропало.

Крестьяне издают горестный вопль.

Кэтлин

Молчите!

Крики стихают.

        Ты кого-нибудь видала?

Уна

Ой, горе! Мы вконец разорены –
Всё, всё украли!

Кэтлин

              Те из вас, кто может
Сидеть в седле, возьмите лошадей
И обыщите тотчас всю округу.
Я ферму подарю тому, кто первым
Найдет воров.

Пока она говорит, входит человек со связкой ключей у пояса. Слышны перешептывания: «Привратник! привратник»

Привратник

             Здесь побывали бесы.
Я у ворот сидел и сторожил,
Когда внезапно мимо проскользнули
Две странных птицы, вроде серых сов,
Шепчась по-нашему.

Старый крестьянин

                  Помилуй, Боже!

Кэтлин

Старик, не бойся: Бог не запирает
Ворот, что нам однажды отворил.
Спокоен будь… Меня томит тоска
Из-за проникшей в сердце странной мысли…
Но верю: Бог не бросил этот мир;
По-прежнему Он лепит эту глину
По своему подобью. Век за веком
Под пальцами его она бунтует,
Желая возвратиться к прежней, косной,
Бесформенной свободе; а порою
Вкривь лезет – и тогда родятся бесы.

Крестьяне осеняют себя крестным знаменем.

Теперь уйдите все – мне тяжело.
В душе какой-то дальний темный шепот.

(Подходит к дверям молельни.)

Нет, погодите. Я могу забыть…
Возьми уже на всякий случай, Уна,
Ключи от кладовой и сундуков.

(Привратнику)

А вы возьмите ключик от коморки,
Где я сушила травы, – их там много;
На верхней полке вы найдете книгу,
Где сказано, чем от чего лечить.

Привратник

К чему все это, госпожа? Никак
Приснился вам свой гроб?

Кэтлин

                       Не в этом дело.
Мне странная явилась мысль. Стенанья
В бесчисленных жилищах бедняков
Терзают сердце. Я должна решиться
На что-то… Помолитесь о несчастных,
Друзья мои, – о тех, кто обезумел
От голода.

Крестьяне встают на колени. Графиня Кэтлин поднимается по ступенькам в молельню; на пороге останавливается, несколько секунд стоит неподвижно, затем громко восклицает:

Мария, Свет небесный,
И сонмы ангелов святых, прощайте!

Сцена четвертая. Перед занавесом

Лес в окрестностях замка, как и в сцене второй.


Еще от автора Уильям Батлер Йейтс
Кельтские сумерки

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.


Туманные воды

Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.


Тайная роза

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихи

Уильям Батлер Йейтс — В переводах разных авторов.


Смерть Кухулина

Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.


Пьесы

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.