Граф Остерман - [3]

Напомню, что после кончины Петра Великого наибольшие права занять престол принадлежали его внуку, сыну царевича Алексея Петру, которому не исполнилось еще и 10 лет. Соратники покойного не без основания рассудили, что, возможно, внук Петра, достигнув совершеннолетия и овладев скипетром монарха, станет им мстить за гибель своего отца, царевича Алексея. Так как Петр I не оставил завещания, называвшего наследника, то «верховники», среди которых Меншиков и Толстой наибольшую угрозу своей жизни видели в Петре Алексеевиче, водрузили корону на голову вдовы императора Екатерины I. Дело в том, что среди 123 сановников, подписавших смертный приговор царевичу Алексею, первые три подписи принадлежали Меншикову, Апраксину и Головкину, а девятым поставил свою подпись Толстой. Для перечисленных персон была безопаснее на троне Екатерина I, чем Петр II.

Со временем неприязнь к Петру коренным образом изменилась, поскольку Александр Данилович добился от Екатерины завещания (тестамента), обязывавшего наследника Петра Алексеевича жениться на одной из дочерей светлейшего князя.

В итоге неприязнь к Петру сменилась расположением к нему прежде всего Меншикова, по настоянию которого главным воспитателем отрока был назначен А. И. Остерман, а сам Петр II был поселен во дворце Меншикова, где находился под бдительным присмотром членов семьи светлейшего.

Намерения Александра Даниловича породниться с царствующей династией было близко к осуществлению, но этому воспрепятствовало несколько обстоятельств: во-первых, юный император не питал никаких чувств к помолвленной невесте Марии Александровне; во-вторых, — и это едва ли не самое главное, — Остерман исподволь, но настойчиво внушал своему воспитаннику вражду к Меншикову. Когда между Меншиковым и Остерманом возник конфликт, то Петр II поддержал не князя, а барона. Александр Данилович оказался в глубокой опале: он был лишен всех должностей и отправлен в ссылку, сначала в Раненбург, а затем в глухой Березов, где опальный князь и закончил в 1729 г. свою жизнь.

Нет надобности доказывать, что с падением Меншикова от его опеки избавился не только Остерман, но и Петр II, который забросил обучение и под влиянием своего фаворита Ивана Долгорукова и его отца Алексея Григорьевича предался разгулу и страсти к охоте. Такой образ жизни настолько изнурил неокрепший организм Петра II, что он, простудившись, скончался 19 января 1730 г., не достигнув возраста 15 лет.

Не требуется также доказывать общеизвестный и никем не оспариваемый факт, что Остерман, будучи немцем, честно служил России и отличался редкими в чиновной среде достоинствами: он не был мздоимцем и казнокрадом и если принимал подарки от иностранных дипломатов, то с разрешения императрицы. Саксонский посланник Линар полагал, что «никакими сокровищами и уловками не добудем дружбы графа Остермана, покуда он хлопочет об Пруссии».

В другой депеше, отправленной в марте того же 1734 г., Линар сообщал о средствах, к которым прибегал Остерман, чтобы создать впечатление о своей незаменимости и о том, что без него правительство не может обойтись: «он вел дела в Кабинете министров таким образом, что никто, кроме него, не знал и не ведал бы о связи между внутренними и внешними делами этого государства, для чего он без всякой помощи и почти без устали шифрует, пишет и работает один в своем кабинете». Впрочем, Линар, единственный из иностранных дипломатов, в одной из депеш извещал свой двор, что Остерман «втихомолку получил другие богатые подарки». Линар называет и денежное выражение этих подарков — три раза по 5000 рублей. Эти сведения можно считать сомнительными прежде всего потому, что Остерман, будучи «душой» Кабинета, как называл его Линар, «оракулом», как называл его саксонский посланник Зум, мог догадываться о том, что за его поступками пристально наблюдают десятки пар завистливых глаз вельмож и что получение богатых подарков от представителей иностранных государств грозило для него неприятностями. В начале июня 1739 г. Зум доносил: «Остерман играет роль оракула во всем, даже в безделицах, хотя это не препятствует ему часто сносить обиды и неприятности. Он может не опасаться опалы, так как ведает всеми делами как внутренней, так и внешней политики». Однако можно не сомневаться в том, что любая серьезная оплошность в делах могла вызвать катастрофические для Остермана последствия.

Уникальность содержания депеш состоит в том, что в первой половине XVIII в. мемуаристика в России, отражавшая не только официальную, но и личную оценку происходивших событий, только зарождалась и что отсутствие мемуаров в известной мере восполняется депешами дипломатов, в которых то и дело встречаются личные оценки и наблюдения о происходивших событиях и о лицах, правивших страной.

Где, например, кроме депеш дипломатов, можно обнаружить такую деталь в поведении Остермана во время переговоров, как то, что он выражал удовлетворение их ходом, закатывая глаза?

На первый взгляд это мелочь, но эта реакция давала основание дипломату менять тему разговоров.

В депешах английских дипломатов в годы царствования Анны Иоанновны представляют значительный интерес сведения о ходе Русско-турецкой войны 1736–1739 гг., извлеченные из реляций президента российской Военной коллегии Миниха. Но, кроме них, дипломаты использовали результаты своих бесед с офицерами, прибывшими в столицу с театра военных действий. Они либо дополняют официальную версию, либо вносят уточнения в хвастливые реляции фельдмаршала.