Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году - [53]

XXI

Село Семипалатское, примыкая надворными крестьянскими постройками к опушке леса и отделяясь от оного болотистою низменностию, возвышается на гористой поверхности к северо-востоку и занимает узкий и длинный хребет между болотом и пространною долиною, за которой уже простираются поля и сонные покосы поселян. От дому Мирославцевых, замыкающего западный край села, начинается улица, идущая вдоль оного к востоку, по направлению горной возвышенности. Около двухсот дворов тесною, дружественною семьею, по старому обычаю построенных, живописно выказывались с малой Дорогобужской дороги длинною зубчатою полосою, снизу, по косогору, опушенною зеленеющими кустарниками, а сзади обойденною неприступной пустыней леса, гордо возвышающегося издали над остроконечными кровлями домов.

При спуске в долину, вдоль горного хребта, пробегает довольно глубокий ручей, отделяющий поля от огородов; а вправо, за лугами, синеет лесистая даль, простирающаяся к Дорогобужу и влево от сего города. Семипалатское, принадлежа в настоящее время многим хозяевам, большею частию мелкопоместным, хотя не было уже в таком цветущем состоянии, как под владением Мирославцева, однако ж, по местному положению, не могло быть разорено: крестьяне были богаты доброю землею, щедро наделявшею их хорошими урожаями хлеба и прекрасным сеном; у них было изобилие в лесе, избыток в дровах и все угодья, для счастливого деревенского житья потребные.

Ужасная весть, что французы пируют уже в наших границах, и вслед за сим показавшаяся на всех дорогах наша отступающая армия выгнали мирные семьи поселян из их дымных, но счастливых жилищ. Простому сердцу не понятна новая, филантропическая логика войны: враг царя, человек, несущий смерть нашим детям, наполняющим ряды защитников оскорбляемой родины, по прямому понятию кажется злодеем, которому доверять безрассудно. Русские кинулись в глушь своих необъятных лесов и произнесли клятву безусловной, безыскусственной, сродной природе человеческой вражды… грозную клятву, грозно исполненную. Под кровлей их недосягаемых убежищ вспыхнули кровавые алтари народной Немезиды[30], и безобразными жертвами ее осквернилась святая земля русская.

Французский отряд, занявший Семипалатское, не нашел там ни одного живого существа; свежие следы побега хозяев видны были в каждой оставленной ими хижине; зрелище новое, достойное просвещенных варваров-гостей и дикарей-патриотов, их угощающих, представилось глазам. Еще не успели простыть печи, накормившие последним обедом, еще на пороге мокрый, широкий след крестьянской обуви не совсем высох — но все было пусто; кое-где валялась забытая или беспокоившая тягостию домашняя утварь, кое-где висела колыбель, из которой успели выхватить только младенца; по столам и лавкам расхаживало, изумленное тишиною хижин, усатое войско тараканов, смирных крестьянских постояльцев; отворенные настежь и двери и ворота, и пустота хижин — все соединилось вместе порадовать пришельцов просторными квартирами и привольем стоянки.

С проклятиями и угрозами, неслыханными в благочестивом быту поселян и никем из них не услышанными, французы кинулись осматривать новые свои жилища и едва к вечеру уже удостоверились, что должны довольствоваться собственным провиантом, не надеясь на хозяйскую хлеб-соль. Ночь прошла спокойно, ибо крестьянам не до того было еще, чтоб осмелиться тревожить постояльцев; каждый семьянин почитал себя счастливым, что успел выбраться из оставленного на произвол врагов селения, и единственно тем был занят, чтоб устроить себе убежище, до которого бы не добрались они.

В доме Мирославцевых остановился начальник отряда — майор барон Беценваль, заслуженный ветеран, который тотчас распорядился к доставлению команде своей продовольствия и учредил порядок в селе: в каменном пустом доме поместились четыре офицера, принадлежавшие к отряду.

На четвертый день, с восходом солнца, показался тянущийся по дороге от Смоленска обоз, везущий раненых, коих назначено было поместить в селе Семипалатском; сопровождающую их команду уланов встретившие на дороге квартирьеры своротили влево, через проселок; для них занята была маленькая деревушка, верстах в пяти от села, на опушке леса, выше по ручью лежащая.

Раненые приняты были в устроенный уже наскоро, в нескольких крестьянских домах, лазарет; строгий майор под личным своим надзором разместил и больных и чиновников и ввечеру отдал приказ, коим воспрещалось команде отлучаться от своих мест и возлагалась на честь офицеров неприкосновенность имущества крестьянского и помещичьего и целость жилищ. Прошли две недели, и старый воин вполне доволен был порядком своего отряда.

Барон Беценваль был человек высокого росту и крепкого сложения; в черных, низко обстриженных волосах его белелись седины; большие живые глаза его выражали силу души, пламенной и благородной; лицо его, сожженное испанским солнцем, на котором он пекся несколько сряду лет, было какого-то оливкового цвета; суровые, но спокойные черты его означали человека мужественного и опытного; по всеобщему признанию, он был отменно добр, но замечено, что почти никогда не улыбался; два офицера, неразлучно с ним видимые, были товарищи его десятилетней кочующей жизни и искренние его друзья; с прочими чиновниками он был холоден и важен, но наблюдал величайшую вежливость, даже отдавая им приказания, относящиеся до службы.