Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году - [50]
Печальная, однообразная глушь простиралась по всему пространству, проходимому графом и его хозяином. Кудрявые сосны и пирамидальные ели молчаливо толпились на пути, ежеминутно застороняя одна другую, и, между тем как передние смело шли навстречу, другие, из-за них, суетливо мелькали с боков и, забегая назад, укрывались в глуши. Глубокая тишина прерывалась только треском хвороста под ногами путешествующих: изредка лишь резкий оклик какой-нибудь пустынной птицы оглашал мертвую окрестность.
Осмотрев брод и отделяющее со стороны села болото, Обоянский удостоверился, что положение жилища Синего Человека действительно недоступно отсюда.
— Я уверяю вас головой моей, — говорил ему Антон, — что со Смоленской стороны только в двух местах и можно было перебраться на мой остров, но теперь водою из малых протоков, выше семипалатской мельницы, затопило один довольно глубоко, а другой мы заносили хворостом, так что и следа нет; впрочем, у всех лесных ворот моей крепости стоят часовые, которые наблюдают за нашим спокойствием: мы теперь находимся вблизи одного из них. — При сих словах Антон вынул из кармана какой-то свисток и подал им сигнал. Не более как через полминуты протяжный, резкий звук, как бы из охотничьей трубы, послышался в правой стороне.
— Пойдемте на этот отзыв, — сказал Антон, — вы увидите мои распоряжения.
Они поворотили в кусты высокого можжевельника, и по данному еще сигналу труба изредка отзывалась до тех пор, пока наконец звуки раздались над самой головой.
— Все ли благополучно? — вскричал Синий Человек, подняв голову.
— Слава Богу! — отвечал сверху голос.
— Слезь на низ, — сказал Антон.
С сими словами зашумела вершина огромной сосны, под которой стоял граф, и человек в сером плаще, с висячей через плечо трубой, соскочил с дерева.
— Что тебе отсюда видно? — продолжал Антон.
— Видна усадьба, сударь, церковь, парк и половина села к господскому двору. Сегодни на селе дымилось двадцать труб, кроме господских. Пожаров вдали довольно; но у нас на селе бог еще милует; к переправе и близко никто не подходил, ни свой, ни чужой.
— Как же ты держишься там наверху? — спросил Обоянский.
— У меня сделана будка, сударь, какую обыкновенно делают охотники, выходя на медведя. Дерево удалось такое ветвистое и так сцепилось вершиной с другими, что будка моя уставилась крепко, и я могу даже прилечь на подмостки; а вот эта сосна, — прибавил он, ударив ладонью по дереву, за которое придерживался, так высока, что сажени на три выше всего леса, и я из будки долезаю до самой макушки. Весь лес как на ладони; как волнистое поле перед глазами, кажется, так и пошел бы ходить, от конца до конца.
Наказав караульному иметь неусыпную осторожность и обо всем, что усмотрит, подавать сигнал, Антон послал его опять на дерево.
— Теперь пойдемте домой, — сказал он Обоянскому, — кажется, начинает крапить дождь, слышите, какой шум пошел по лесу.
Действительно, крупные дождевые капли скоро стали пробиваться между чащею дерев, и однообразный гул, как бы от прилива ветра, возрастая мало-помалу, усилился до того, что графу надобно было вдвое громче говорить с Антоном, чтоб слышать один другого. Есть что-то красноречивое, что-то торжественное в лесном шуме: сердце безотчетно разумеет его. Его слушаешь как разговор земли с небом: кажется, так много заключается в сей важной гармонии… Кажется, сии великаны, сии неподвластные чада пустыни совершают свою молитву… Они немы для нас: они только с небом и беседуют.
Наступивший вечер распространил мрак по лесу. Антон столь твердо знал местоположение, что не боялся отбиться от дому; однако же все прибавлял шагу и товарища просил не отставать. Понимая умных собак своих, уже несколько раз замечал Антон, что они оказывают робость, из чего и заключил, что или преследует их сильный зверь, с которым в потемках нелегко бы поладить, или что должна быть скоро гроза. То и другое было убедительно, чтоб поспешить к дому.
— Мы зашли гораздо далее, нежели думали, — сказал он графу, — или, может быть, шли очень медленно; уже совсем ночь, а мы еще от дому не близко. Жаль, что моя Жучка захворала, без нее ночью ходить в лесу не люблю; она не боится никакого зверя, а эти обе молоды, даром что велики: когда с Жучкой, то ничего не трусят, а как одни, так и с оглядкой из-за них идешь.
Громкое «Ау!» оглушило путешественников при сих словах с подлесной стороны, как обыкновенно называл Антон пространство к Смоленску. Граф почти остановился от изумления, казалось, как бы на ухо крикнул кто-то. Антон перекрестился, но не оказал ни малейшего удивления.
— Скажи, пожалуйста, — начал граф, — что это такое? Зверь или птица?
Треск, раздавшийся сзади, довольно в близком расстоянии, помешал Антону отвечать; он остановился; ободрил собак криком и спустил на руку ружье. Умные животные бросились назад, не подавая голосу, и скоро воротились.
— Это не зверь был, — сказал Антон, — верно, какое-нибудь старое дерево отжило век свой и упало; так и с нами некогда будет. Пойдемте же, Борис Борисович, бог милостив, скоро и до дому дойдем: слышите, грунт стал под ногами тверже; здесь начинается горная часть острова, что примыкает к огородам. Вы, помнится, спросили меня давеча, зверь или птица крикнула «Ау!»?
