Граф Монте-Кристо. Часть 1 - [12]

- Если мы пойдем туда же, мы можем остановиться в "Резерве" и за стаканом мальгского вина подождать новостей.
"Come along," said Caderousse; "but you pay the score."	- А кто нам их сообщит? - Мы будем на его пути и по лицу Дантеса увидим, что произошло.- Идем, - сказал Кадрусс, - но только платишь ты.
"Of course," replied Danglars; and going quickly to the designated place, they called for a bottle of wine, and two glasses.	- Разумеется, - отвечал Данглар. И оба быстрым шагом направились к назначенному месту. Придя в трактир, они велели подать бутылку вина и два стакана.
Pere Pamphile had seen Dantes pass not ten minutes before; and assured that he was at the Catalans, they sat down under the budding foliage of the planes and sycamores, in the branches of which the birds were singing their welcome to one of the first days of spring.	От старика Памфила они узнали, что минут десять тому назад Дантес прошел мимо трактира. Удостоверившись, что Дантес в Каталанах, они сели под молодой листвой платанов и сикомор, в ветвях которых веселая стая птиц воспевала один из первых ясных дней весны.
Chapter 3.	III.
The Catalans.	Каталанцы
Beyond a bare, weather-worn wall, about a hundred paces from the spot where the two friends sat looking and listening as they drank their wine, was the village of the Catalans.	В ста шагах от того места, где оба друга, насторожив уши и поглядывая на дорогу, прихлебывали искрометное мальгское вино, за лысым пригорком, обглоданным солнцем и мистралями, лежало селение Каталаны.
Long ago this mysterious colony quitted Spain, and settled on the tongue of land on which it is to this day.	Однажды из Испании выехали какие-то таинственные переселенцы и пристали к тому клочку земли, на котором они живут и поныне.
Whence it came no one knew, and it spoke an unknown tongue.	Они явились неведомо откуда и говорили на незнакомом языке.
One of its chiefs, who understood Provencal, begged the commune of Marseilles to give them this bare and barren promontory, where, like the sailors of old, they had run their boats ashore.	Один из начальников, понимавший провансальский язык, попросил у города Марселя позволения завладеть пустынным мысом, на который они, по примеру древних мореходов, вытащили свои суда.

The request was granted; and three months afterwards, around the twelve or fifteen small vessels which had brought these gypsies of the sea, a small village sprang up.	Просьбу уважили, и три месяца спустя вокруг десятка судов, привезших этих морских цыган, выросло небольшое селение.
This village, constructed in a singular and picturesque manner, half Moorish, half Spanish, still remains, and is inhabited by descendants of the first comers, who speak the language of their fathers.	В этом своеобразном и живописном селении, полумавританском, полуиспанском, и поныне живут потомки этих людей, говорящие на языке своих дедов.
For three or four centuries they have remained upon this small promontory, on which they had settled like a flight of seabirds, without mixing with the Marseillaise population, intermarrying, and preserving their original customs and the costume of their mother-country as they have preserved its language.	В продолжение трех или четырех веков они остались верны своему мысу, на который опустились, как стая морских птиц; они нимало не смешались с марсельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют нравы и одежду своей родины так же, как сохранили ее язык.
Our readers will follow us along the only street of this little village, and enter with us one of the houses, which is sunburned to the beautiful dead-leaf color peculiar to the buildings of the country, and within coated with whitewash, like a Spanish posada.	Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице селения и зайти в один из домиков; солнце снаружи окрасило его стены в цвет опавших листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края, а внутри кисть маляра сообщила им белизну, составляющую единственное украшение испанских posadas.[2]
A young and beautiful girl, with hair as black as jet, her eyes as velvety as the gazelle's, was leaning with her back against the wainscot, rubbing in her slender delicately moulded fingers a bunch of heath blossoms, the flowers of which she was picking off and strewing on the floor; her arms, bare to the elbow, brown, and modelled after those of the Arlesian Venus, moved with a kind of restless impatience, and she tapped the earth with her arched and supple foot, so as to display the pure and full shape of her well-turned leg, in its red cotton, gray and blue clocked, stocking.	Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатными, как у газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тонких, словно выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повинную ветку вереска; оборванные цветы и листья уже усеяли пол; руки ее, обнаженные до локтя, покрытые загаром, но словно скопированные с рук Венеры Арльской, дрожали от волнения, а легкой ножкой с высоким подъемом она нетерпеливо постукивала по полу, так что можно было видеть ее стройные, изящные икры, обтянутые красным чулком с серыми и синими стрелками.