Граф Брюль - [76]

— Хотя бы последние, — произнес Брюль, потирая руки от удовольствия, но потом, спохватившись, обнял Гуарини и поцеловал ему руку:

— Дальше с глаз, дальше от сердца, — тихо проговорил патер. — Король отвыкнет от него, а вы займете его место.

Оба начали ходить по комнате… Но Гуарини был что-то задумчив.

— Но жена здесь останется и может обо всем доносить мужу, — сказал он тихо.

— Нужно, чтобы при ней были люди.

— Довольно и одного приставить, — сказал, улыбаясь, Гуарини. — Но это обязанность очень трудная; охотника на нее не легко найти.

Они начали шептаться.

— Капля камень точит, — добавил патер.

В эту минуту показалась Тереза, приодевшаяся, с тарелкою фруктов в руках, которую с любезной улыбкой поставила на стол. Патер потрепал ее по плечу, по итальянскому обычаю, она поцеловала его в руку. Гуарини вытащил из кармана связку образков и отделил три: для Терезы, для ее матери, для Беппо; за это он получил еще один поцелуй в руку.

Долго еще тихо беседовали патер и министр. Брюль с покорностью выслушивал все наставления, но, судя по его задумчивости и рассеянности, видно было, что он в то же время составлял свои собственные планы.

Уже стемнело, когда Гуарини удалился; Тереза вбежала в комнату, потому что хотела поговорить с Брюлем, но и он спешил уйти, обещая зайти позднее.

И вот молодая женщина опять осталась одна, по-прежнему печальная; пришла старуха мать и молча уселась возле нее, но и на нее напала грусть; обе сидели, ничего не говоря, и обе тяжело вздыхали. Свеч еще не зажигали, потому что через отворенные двери и окна с реки налетало множество комаров.

Вдруг снова застучались в ворота; Тереза даже не приподнялась со стула, хотя ей любопытно было знать кто пришел; но кто же мог доставить ей какую-нибудь радость?

На лестнице разговаривали по-итальянски; по голосу Тереза узнала, что пришла женщина; она вскочила, машинально приглаживая волосы; мать тоже встала. В темноте они могли различить, что на пороге стояла женская фигура, высокого роста, в шелковом платье, убранном кружевами; на ней было навешано множество блестящих безделушек, которые так любят итальянки. Тереза с удивлением увидала, что это была ее неприятельница Бордони-Гассе, знаменитая Фаустина.

Примадонна с любопытством осматривала жилище своей соперницы и, видимо, затруднялась, с чего начать разговор.

Тереза стояла напротив и тоже молчала.

— Вот, видишь, я пришла к тебе! — воскликнула, смеясь, Фаустина. — Я напрасно ожидала, что ты придешь ко мне для примирения; но вижу, что я первая должна протянуть руку. Ах, милая Тереза, ведь мы обе итальянки, обе оттуда, где вечно голубое небо, где цветут померанцы, а вместо того, чтобы друг другу услаждать жизнь, мы ее отравляем. Протяни руку, будем сестрами.

Тереза колебалась, но, наконец, заливаясь слезами, она бросилась на шею Фаустине.

— Я никогда не была врагом твоим! — воскликнула она. — Я не хотела отнимать у тебя любовника и тебе не говорила ни одного худого слова!

— Ах, довольно, довольно, не будем вспоминать прошлого! — отвечала Фаустина. — Будем жить дружно. Наша жизнь и без того тяжела, и без того ее другие отравляют…

Фаустина глубоко вздохнула.

— Я пришла потому, что от души тебя жалею; но в чем же могут помочь добрый совет и доброе слово? Что раз случилось, разве можно переделать?

Она замолчала.

Тихо вошла мать Терезы и уселась на низенькой скамейке у ног Фаустины.

— Люди завидуют нашему счастью, — продолжала Бордони, — мы же глотаем слезы. Здесь не наша сторона. При дворе нужно ступать осторожно, как по льду, а иначе поскользнешься и упадешь. На мое счастье, королю нравится мой голос. Мое пение для него насущный хлеб.

Она нагнулась к Терезе и поцеловала ее в лоб.

— Мне тебя жалко, ты попалась в нехорошие руки. Послушай, Тереза…

Она понизила голос. Тереза пугливо озиралась и тихо прошептала:

— Я должна бояться даже родной матери.

— А я никого, — продолжала Фаустина. — Но знаешь ли ты этого будущего властелина, который тебе бросил платок?

Она содрогнулась.

— Это страшный человек. На вид он добрый, милый, но для меня его смех кажется змеиным шипением; у него добрая улыбка, но сердца нет. Между тем, он такой покорный, набожный…

И Фаустина опять вздохнула.

— Поверь мне, я пришла тебя пожалеть. Он скоро всех нас приберет в ручки, и горе тому, кто не захочет повиноваться! Бедняжка!

Тереза молчала.

Щеки Фаустины горели.

— Для тебя он может казаться хорошим человеком, но если бы ты каждый день, как я, слышала вопли и жалобы людей, о, как бы ты ненавидела его!

— Дорогая моя Фаустина, — наконец, заговорила Тереза, — ты пришла ко мне, когда глаза мои еще не успели высохнуть от слез. О, как мы несчастны здесь! Я засыпаю и во сне слышу плеск волн моей Адриатики; мне снится, что я там, у порога моего домика. Мерцают светляки… Андрео бренчит на гитаре… песенка звучит, а ветер доносит запах цветов; но я просыпаюсь и слышу тот же шум, но шумит холодный ветер со снегом, и люди говорят на ненавистном чужом языке. Их шутки оскорбляют, и любовь их унижает.

Тереза закрыла лицо руками.

— Дорогая моя, — проговорила Фаустина, целуя ее. — Не будем ссориться, но будем помогать друг другу идти по этой тернистой дороге.