Град Ярославль - [70]

Михеич поведал:

— Ставил, но недолго. Напасти на Первушку навалились. Допрежь чьи-то лихие люди его изрядно побили, опосля же, когда пришлось от ляхов отбиваться, Первушку стрелой уязвили. Едва Богу душу не отдал. Ныне, кажись, оклемался.

— Выходит, в избе не отсиживался, когда ляхи припожаловали?

— Это Первушка-то? Это он с виду тихий, а из нутра зело горячий. Пока ляхи в городе буйствовали, наш подмастерье с дядей своим Анисимом народ к возмущению призывал. Лихой парень. В сечах был замечен.

— Молодцом, — одобрительно произнес Светешников. — Такие люди, мыслю, еще зело нам понадобятся.

— Храм возводить?

— И не только храм, Михеич, не только…

Глава 9 ВЛЮБЛЕННОЕ СЕРДЦЕ

Шли дни, недели, месяцы, а Первушка то и дело поминал нежданный приход в избу Васёнки. С того дня он пошел на поправку.

Анисим диву дивился:

— Прости, сыновец, но я уж и не чаял увидеть тебя во здравии. Помолись святому Пантейлеймону-исцелителю.

— Не святому надо молиться, а красной девице, кою, мнится, сам Господь послал. Вот что любовь творит! — молвил Евстафий.

— Истину речешь, отче, — кивнул Первушка. — Васёнка меня подняла.

Любовь к стрелецкой дочери вспыхнула с новой силой. Теперь никому и доказывать не надо, что лучшей суженой ему на всем белом свете не сыскать. Господи, какая же у нее чудесная душа! И какая неустрашимая! Ни отца, ни матери не испугалась и кинулась через весь город в заречную слободу. Ох, Васёнка, Васёнка. Как же он, Первушка, рвется к тебе, как хочет увидеть твои дивные, ласковые глаза… Но теперь и вовсе не увидишь. Все тот же дворовый Филатка при встрече кисло поведал:

— Ныне с Васёнки глаз не спущают. Из калитки боле не выпорхнет. Отошла коту масленица.

— Аль засовы сменили?

— Кабы, засовы… Меня от врат устранили. Аким Поликарпыч чего-то заподозрил. Я теперь всякую черную работу по двору исполняю, а к вратам нового холопа Сидорку приставили. Даже сторожку ему срубил. Бдит!

— Так и стоит у ворот? От докуки умрешь.

— Не умрешь. К Акиму то и дело приказные люди из Воеводской избы наведываются. Сам Волынский как-то припожаловал. Все какие-то дела у воеводы с ратным головой.

Первушка уже слышал, что Аким ныне в ратных головах ходит, но тому не порадовался: теперь и вовсе ко двору Лагуна не подступишься. Потерял, было, всякую надежду, но она затеплилась, когда изведал, что Лагун во главе ополченцев уходит под Москву на помощь Ляпунову.

На другой же день Первушка подался к заветному двору. Шел и мучительно раздумывал, как ему добраться до Васёнки. Новый привратник наверняка его в дом не пропустит, о том даже и грезить не стоит. Тогда зачем он идет? Разум подсказывал: ступай вспять Первушка, никчемна твоя затея: петушиным гребнем, волосы не расчешешь; сердце же настойчиво и упрямо вещало: надо идти, идти!..

А вот и тын. Крепкий, высокий. Не двор, а крепостица, «осадный двор», не зря его ляхи когда-то приглядели, не зря его и целым оставили, уповая на новое взятие Ярославля.

Миновав закрытые ворота, неспешно пошел вдоль тына. Настроение его все портилось и портилось, и вдруг в одном месте он углядел, что один из сучков развесистой яблони перекинулся через тын. Можно подпрыгнуть и ухватиться за этот спасительный сук, а дальше — как Бог даст.

И вот Первушка (благо высокого роста) очутился на дереве. Но сучок с треском надломился и коснулся зеленой листвой земли. Первушка замер: если кто-то окажется в саду, то он непременно услышит этот громкий треск. Но пока все было тихо. Спустившись на землю, Первушка прислонился к яблоне и невольно отметил, как прекрасно в этом «Васенкином» саду. Всё в цветущей белой майской кипени. А какой упоительный воздух! Не надышишься. Именно в такую чудную пору он впервые повстречался здесь с Васёнкой, именно в этом весеннем, пышно-цветном саду он поцеловал стрелецкую дочь, именно здесь познал такое восторженное, божественное чувство, как любовь.

Неподалеку, ближе к терему, раздался хлесткий звук топора. Уж не Филатка ли?

Осмотрительно пошел на звук, и, когда выглянул из вишняка, в самом деле, увидел Филатку, который колол у повети березовые чурки. Были видны Первушке и тынные ворота, и сторожка, но подле них никого не оказалось. Видимо, привратник куда-то отлучился, и все же надо быть начеку.

Первушка, крадучись, перебрался поближе к дворовому, тихо его окликнул. Филатка, увидев печника, даже топор из рук выронил.

— Дык…Аль на ковре-самолете?

— Ага. Где Васёнка?

— Дык, в тереме.

— А привратник?

— Сидорка-то?.. Дык, в терем по какой-то надобности зашел, но сейчас выйдет. Давай-ка в сад, паря, проворь.

— Идем вместе. Потолковать надо.

На просьбу выманить Васёнку в сад, Филатка безнадежно махнул рукой.

— Мудрено, паря. Васёнка в светелке сидит, а мимо Осиповны не прошмыгнешь.

Первушка помрачнел: тщетными оказались все его потуги. Он так и не увидит своей Васёнки. Но это же сущая беда. Надо что-то делать.

— Пойду я, паря.

— Погодь, Филатка. Из сторожки крыльцо видно?

— Само собой.

— Отвлеки Сидорку, а я — в терем.

— Дык… А хозяйка?

— Как Бог даст. Не могу я уйти, не взглянув на Васёнку.

— Ну, ты даешь, паря.

— Не стой истуканом. Иди к Сидорке.

В терем удалось проскочить незамеченным, но уже в сенях Первушка столкнулся со стряпухой Матреной. Та охнула, закрестилась, как будто увидела перед собой привидение, а затем с испуганным криком засеменила к Серафиме Осиповне.