Град разбитых надежд - [199]

Сапоги дробно стучали по камням старой брусчатки. Взгляд без цели впивался в малейшие трещинки и неровности, узоры мхов и лишайников. Лишь бы не видеть домов вокруг, лишь бы не понимать, что вышел на Королевскую Улицу — это застывшую точку пространства, этот узел обратного света, чернотой сравнимого с ночью.

Раньше Джоэл считал, что самое постылое для него место — подвалы цитадели, но теперь он провел бы в недрах крепости хоть остаток дней, если бы они избавили от необходимости идти к пекарне.

Но он пообещал Ли, он всегда исполнял просьбы своего напарника-пройдохи. Он умел убеждать не словами, а всем существом, каждым жестом вселяя уверенность в успехе любой авантюры.

И поэтому Джоэл шел, более всего на свете страшась, что единственный взгляд на Джолин, уже другую в его понимании, растопчет все очарование. Он не боялся пекаря и его козней, а вот себя боялся. Ли спрашивал: «Нужна ли она такая со всеми тайнами и болью?». Джоэл опасался, что внутренний гнилой человечишка, запрятавшийся в его сердце, ответит: «Нет, подайте мне сказочную принцессу, я же рыцарь, который борется со Змеем».

И так он шел, не чувствуя земли под болящими ногами, неровно, пошатываясь, мечтая каждый миг сбежать, чтобы не испытывать себя, чтобы застрять в этой горькой неопределенности. Горечь все же лучше отчаяния и неверия.

Но неуловимый взгляд с крыш и из переулков заставлял двигаться дальше: Мио незаметно следил за старшим товарищем по поручению Ли, который унесся снова проверять адреса Рыжеусого. Они все впряглись в распутывание этой истории, все делали ради него.

А он малодушно уговаривал себя, давя непрошенную брезгливость: «Не такая уж редкость, работница без семьи в чужом доме… Ли ведь предупреждал тебя, Ли все знал. Потому что… Потому что сам пережил подобное. Пасынок без матери в доме отчима, без надежды на поддержку со стороны общества. А кто поверил бы Джолин? Зереф Мар — уважаемый пекарь с тяжелым прошлым. И она. Официально он ее благодетель. Проклятье, да в каждом богатом доме хозяин может легко затащить к себе в постель прислугу, а потом в случае отказа обвинить, например, в краже столового серебра. И поверят ему, а не жертве! Все этот город с его ханжескими законами. Но неужели Джолин боялась меня? Неужели я для нее такой же условный богатей? Да я сам из низов, с задворок, которые прилеплены к стене».

Сомнения взвивались и оплетали клубком полосатых змей, ядовитых, с красными прожилками. Такие водились в горах, и повстречавшие их обычно не выживали. Малые Вестники Змея, сосуды мгновенной смерти. Джоэлу посреди сонных рассветных улиц чудилось, будто скоро его скрутит удушье яда и он застынет неподвижным чернильным пятном.

«Почему я снова в трауре? Будто не спасать, а убивать ее иду. Но жизнь ли все это для нее? После того, как она пережила… все это», — думал Джоэл, оттягивая ворот черной рубахи, вновь и вновь считая шаги и выдохи. До порога пекарни оставалось двадцать вдохов и выдохов. Двадцать — до конца равновесия, до завершения смертельного трюка безумного акробата. В ушах нарастал гул нестройной музыки, точно все горожане разом завели патефоны с разными пластинками. Громче и громче, мелодия без лада и слов, вой порванных струн, скрип изломанных душ. И где-то лопнула последняя струна, когда у поворота на Королевскую Улицу донесся тихий голос:

— Доброе утро.

Джоэл обернулся. Его смерть, его жизнь, его боль, его спасенье — Джолин стояла в тени ближайшего дома, точно снова пряталась от несуществующих бунтовщиков.

— Вы… Ты… — растерялся Джоэл. Он все еще витал в кошмарах своих опасений, но вот она стояла здесь, такая же, как обычно. В сером платье и аккуратном чепце, из-под которого выбивались светлые кудри. В ней почти не читалось сходства с той изломанной женщиной, что с отвращением в глазах раздевалась перед Зерефом Маром, а потом ублажала его, как он велел. При воспоминании об увиденном Джоэл вцепился левой рукой в дрожащие пальцы правой.

— Не приближайся к пекарне. Подойди ближе ко мне, — мягко приказала Джолин, грустно улыбаясь: — Здесь Зереф Мар не увидит. Да, прямо у него под носом. И не увидит. Он привык, что я скрываюсь за поворотом. И послушно иду по адресам. Вот я и ушла за поворот. И ждала тебя. Как и вчера… Но вчера ты не пришел. Я думала, если сегодня не придешь, то уже никогда. Нечего ждать. Но ты пришел.

Он стоял и не мог вымолвить и слова, все еще сопоставляя окатившее омерзением зрелище в окне и спокойствие этой статной отстраненной девушки. Девушки, очарование которой не тускнело и не рассыпалось. Но в нем же крылась великая печаль, а ныне вместо колючей отстраненности Джоэл уловил бесприютную горечь, будто с нее сорвали последнюю доступную защиту, незримую броню.

— Что теперь? Достойна ли я теперь хоть одного твоего слова? — вскинув голову, почти с вызовом спросила Джолин с видом человека, которому уже нечего терять. Все стерто, избито, растоптано. И если последняя надежда готова скрыться в мутном омуте, то можно и рассмеяться ей в лицо.

Джоэл осознал, что это он — последняя лживая надежда. Готовая предать за неверный шаг и неверный вздох, каждое резкое слово. Неужели о нем и впрямь так думали? Неужели он позволил усомниться в себе? Малодушно сбежал, не появился потом, едва не рассорился со всеми — такие поступки не оправдывались вливаниями новых стимуляторов. Джоэл сцепил зубы, тихо ненавидя себя. На этот раз вкус стыда отзывался запахом свежей выпечки, сочась из-под белого полотна на корзине.