Град Пустыня - [32]
По меньшей мере, двое из его братьев, старший Ануб и младший Паисий, жили вместе с ним в Скиту.[497] Паисий был еще слишком молод, и тяготившиеся им старшие братья решили оставить его. Не сразу хватившийся их Паисий заметил братьев едва ли не на горизонте. Крича, он бросился вослед за ними. Тогда они остановились и стали дожидаться Паисия, который, нагнав братьев, стал спрашивать, куда они направляются. Они сказали, что решили оставить его, ибо он мешает им. Однако он отказался внять этим словам. «Куда бы вы не шли, я пойду вместе с вами». Увидев его простодушие, братья повернули назад, поняв, что вовсе не молодой Паисий, но дьявол был им помехой.
После того, как они покинули Скит, Паисий набрел однажды на золотой клад.[498] Он тут же решил оставить Пимена и уговорил Ануба пойти вместе с ним, после чего они стали переправляться на лодке через Нил. На середине реки Ануб, завернувший клад в свою рясу, выбросил все золото в реку. Паисию не оставалось ничего иного, как только вернуться к Пимену. В другой раз[499] Паисий стал браниться с одним из своих братьев так, что дело дошло до драки. Пимен же не обращал на них внимания. Заметив удивление Ануба, он сказал: «Они братья, а братья всегда сумеют помириться».
Это воздержание от критики, которая, на первый взгляд, в этой ситуации была бы уместной и необходимой, напоминает нам о другой характерной особенности, представляющейся совершенно неожиданной в мире, где так высоко ценится беспрекословное послушание: о воздержании духовного руководителя, который учит скорее не словом, но собственным примером, от наставлений. Именно так Пахомий завоевал любовь первых своих учеников.[500] Исаак из Келлий говорил о своем учителе Кроние и о Феодоре Фермийском:[501]когда нуждавшийся в наставлении Исаак попросил старцев поговорить о нем с Феодором, тот ответил: «Разве я глава киновии, чтобы указывать ему? Сейчас я ему ничего не скажу. Если хочет, пусть делает то же, что и я». Поэтому, когда брат спросил Пимена, следует ли ему давать наставления тем братьям, которые хотели бы их от него услышать, Пимен ответил: «Нет, ты должен быть для них примером, но не законодателем».[502]
Прежде чем мы займемся другой темой, мне хотелось бы рассказать еще две истории о Пимене. Старец спросил, следует ли будить братию, клюющую носом на всенощной? Пимен отвечал: «Если я вижу, что одного из моих братьев одолевает сон, я кладу его голову себе на колени, чтобы он мог передохнуть».[503]
Увидев, что Пимен омывает себе ноги очень малым количеством воды, авва Исаак спросил, почему некоторые аскеты с особой суровостью относятся к своему телу, и услышал в ответ: «Нас учили не убийству тела, но убийству страстей».[504] Здесь напрашивается сравнение с ответом Дорофея Палладию: «Оно убивает меня, а я убиваю его».[505]
* * *
После первого разорения скитская диаспора распространилась по всему Египту. По меньшей мере один из беженцев отправился в Палестину и прожил сорок лет в пещере над Ливиадой (Вифрамфеа, БефХоран), на восточном берегу Иордана. Когда около 429 года его посетил молодой грузинский царевич Мурван (Nabarnugi), отшельнику этому было открыто его (Мурвана) имя и происхождение.[506] Впрочем, движение в Палестину началось задолго до этого. Фессалоникиец Порфирий, впоследствии ставший епископом Газским, появился здесь, если верить его Житию,[507] около 377 года. Пять лет он провел в Скитской пустыне, затем поселился в пещере, находившейся в долине Иордана, и только после этого, желая избавиться от тяжкого недуга, около 382 года перебрался в Иерусалим,[508]где стал пресвитером и хранителем Честного Древа Креста Господня.
