Град Екатерины - [3]
— Эка хватил! На сорок!
— А ты думал! Да чтоб давал в год двести тысяч пудов железа. Самый мощный в России завод! Да что в России — в Европе! Крепость поставим. И будет здесь центр Урала! Город-крепость, город-завод! Вот тогда и Демидовым нос утрем, и всем остальным. А металл наш наипервейшим будет. Чтоб вся Европа перед клеймами уральских мастеров голову склоняла!
— Виват!
— Виват!
Оба подняли бокалы и выпили за будущий город-крепость, за славу российскую.
— Большое дело ты, Василий Никитич, затеял. Осилишь ли?
— Да что я, один? Ты вот есть, Бурцев Тимофей, Иван Патрушев, да еще десяток наберется. Для начала хватит. А главное, с нами Петр Лексеич, государь. С ним-то мы нешто Урал не перевернем?! Все, брат, одолеем. Давай, Иван Иваныч, за государя императора Петра Лексеича, за здравие его!
И снова подняли бокалы. Блюэр встал из-за стола да так и остался стоять в нерешительности. Чуть погодя произнес:
— Спасибо тебе, Василий Никитич, за хлеб-соль. Запозднился я что-то. С тобой время-то как незаметно летит. Вот всегда так. А нам, старикам, супротив вас, молодых, за столом не высидеть. Бывай, что ли, до завтра.
— Да какой ты старик, Иван Иваныч! Ты, конечно, иди, если надо. Я, собственно, не против, только вот… — Татищев, хитро прищурившись, посмотрел на Блюэра.
— Что там еще? — спросил тот, ожидая какого-нибудь подвоха.
— По старинному русскому обычаю…
Блюэр вздохнул и громко хмыкнул:
— Вот же пиявка! Ну, наливай…
Выпив «на посошок», Блюэр оделся и пошел к дверям. Татищев с какими-то бумагами в руках догнал его.
— Посмотри, Иван Иваныч, я тут чертежи будущего завода составил. Окинь, как говорится, опытным взором, может, что от себя присоветуешь. Буду план в Берг-коллегию посылать. Сейчас и займусь.
— От, ты змей, Татищев! Самое вкусное напоследок придержал. Давай уж. А я ведь знаю, почему ты их доселе не показывал.
— Почему же?
— Да пожалел ты меня, старика. Ведь разложи ты их на столе, я б к утру только домой сподобился.
Василий Никитич развел руками. Блюэр ушел. Татищев задул все свечи, кроме одной, сел за стол, взял бумагу, перо и начал писать. Свеча стала гаснуть. Огонек несколько раз вздрогнул, трепыхнулся и погас. Голова как-то сама собой удобно легла на руки…
…Неожиданно комната наполнилась чудным, сказочным светом. Татищев поднял голову и огляделся. Перед ним, в ореоле зеленого сияния, стояла молодая вогулка невиданной красы. Волосы иссиня-черные, на голове затейливая корона из золота и драгоценных уральских камней. Одежда украшена серебром и златом. На пальцах перстни тончайшей работы, но главное — взгляд. Темный густо-зеленый свет струился из глаз красавицы и пронизывал, завораживая и подчиняя. Татищев застыл, пораженный ее красотой, напуганный появлением и околдованный взглядом.
— Кто ты? — только и смог хрипло вымолвить.
— Я — Чудская Царица. Хозяйка этих мест.
— Что хочешь ты от меня? Зачем ты здесь?
— Знаю я, что собираешься ты завод-крепость ставить на Исети-реке. Ищешь место для плотины.
— Откуда тебе это ведомо? Я ведь никому…
— Мне все ведомо. Здесь моя земля и мой народ. И все тайны здесь мне открыты. Я могу помочь тебе.
— Чего ты хочешь?
— Что, одолевают тебя башкиры?
— Да, мешают сильно.
— Они и мой народ притесняют. Построишь крепость, власть свою укрепишь, тогда и с ними управишься. И мне спокойней будет. Я покажу тебе место для плотины, но с одним уговором.
— Слушаю тебя!
— Запрети и своим людям грабить мой народ, убивать мужчин и насиловать женщин. А главное — крепче всего запрети осквернять наши капища, пусть оставят наши святыни в покое.
Татищев, загипнотизированный взглядом Царицы, только и смог выдавить:
— Все исполню, как велишь, — затем подался вперед, пытаясь приблизиться к ней. Она, словно угадав его движение, отошла к двери.
— Иди за мной, — и исчезла за дверью.
Татищев, схватив на ходу шубу и шапку, выскочил вслед, одеваясь на ходу. На улице, в красивых нартах, запряженных четверкой северных оленей, сидела Царица. Она жестом показала Татищеву на место возле себя. Татищев быстро сел — олени понесли их по ночной дороге. Из-под полозьев вылетали серебристые искорки снега и падали на обочину, оставляя светящуюся дорожку. Вот нарты свернули с дороги и помчались по снежной целине замерзшей Исети.
— Запоминай дорогу, — крикнула капитану красавица.
Тот кивнул в ответ и стал внимательно смотреть вокруг. Подъехав к крутому правому берегу, нарты остановились. Царица сошла на снег и, поманив Татищева, легко взобралась наверх. Казалось, будто снег под ее ногами даже не проваливается. Татищев с трудом карабкался сзади и, выбиваясь из последних сил, наконец одолел кручу. Наверху, у высокой ели, стояла Царица.
— Вот здесь поперек реки лежит гранитный пояс. Видишь на том берегу сломанную сосну? До нее веди линию, это и будет местом для плотины.
Татищев огляделся. Нарты с оленями куда-то исчезли, как и не бывало их. Он повернулся назад, но Царицы нигде не было. Сразу откуда ни возьмись налетел ветер и начала кружить метель. Татищев плотнее запахнул шубу, попытался завязать шейный платок, но порыв ветра куда-то понес его. Василий Никитич хотел поймать, бросился вперед и кувырком скатился вниз по глубокому снегу. Скатился, да так и остался сидеть в сугробе. Попробовал встать, но не смог. А снег кружил…
В начале нашего века Лев Жданов был одним из самых популярных исторических беллетристов. Его произведения, вошедшие в эту книгу, – роман-хроника «Грозное время» и повесть «Наследие Грозного» – посвящены самым кровавым страницам русской истории – последним годам царствования Ивана Грозного и скорбной судьбе царевича Димитрия.
Книга рассказывает о жизни и замечательной деятельности выдающегося русского флотоводца, адмирала Федора Федоровича Ушакова — основоположника маневренной тактики парусного флота, сторонника суворовских принципов обучения и воспитания военных моряков. Основана на редких архивных материалах.
«…Хочу рассказать правдивые повести о времени, удаленном от нас множеством лет. Когда еще ни степи, ни лесам конца не было, а богатые рыбой реки текли широко и привольно. Так же и Воронеж-река была не то что нынче. На ее берегах шумел дремучий лес. А город стоял на буграх. Он побольше полста лет стоял. Уже однажды сожигали его черкасы: но он опять построился. И новая постройка обветшала, ее приходилось поправлять – где стену, где башню, где что. Но город крепко стоял, глядючи на полдень и на восход, откуда частенько набегали крымцы.
Роман Д. С. Мережковского (1865—1941) «Воскресшие боги Леонардо да-Винчи» входит в трилогию «Христос и Антихрист», пользовавшуюся широкой известностью в конце XIX – начале XX века. Будучи оригинально связан сквозной мыслью автора о движении истории как борьбы религии духа и религии плоти с романами «Смерть богов. Юлиан отступник» (1895) и «Антихрист, Петр и Алексей» (1904), роман этот сохраняет смысловую самостоятельность и законченность сюжета, являясь ярким историческим повествованием о жизни и деятельности великого итальянского гуманиста эпохи Возрождения Леонардо да Винчи (1452—1519).Леонардо да Винчи – один из самых загадочных гениев эпохи Возрождения.
«… – Сколько можно писать, Рембрандт? Мне сообщили, что картина давно готова, а вы все зовете то одного, то другого из стрелков, чтобы они снова и снова позировали. Они готовы принять все это за сплошное издевательство. – Коппенол говорил с волнением, как друг, как доброжелатель. И умолк. Умолк и повернулся спиной к Данае…Рембрандт взял его за руку. Присел перед ним на корточки.– Дорогой мой Коппенол. Я решил написать картину так, чтобы превзойти себя. А это трудно. Я могу не выдержать испытания. Я или вознесусь на вершину, или полечу в тартарары.
Книга Кондратия Биркина (П.П.Каратаева), практически забытого русского литератора, открывает перед читателями редкую возможность почувствовать атмосферу дворцовых тайн, интриг и скандалов России, Англии, Италии, Франции и других государств в период XVI–XVIII веков.Сын короля Сигизмунда I и супруги его Боны Сфорца, Сигизмунд II родился 1 августа 1520 года. По обычаю того времени, в минуту рождения младенца придворным астрологам поведено было составить его гороскоп, и, по толкованиям их, сочетание звезд и планет, под которыми родился королевич, было самое благоприятное.