Грачевский крокодил - [23]

— Скинь ты свою дурацкую шляпу! разсердилась наконецъ Анфиса Ивановна. — Ты мнѣ всѣ виски продолбилъ!

— Куда же мнѣ теперь дѣвать ее! вскрикнулъ Потапычъ, справедливо обиженный тѣмъ что шляпу назвали дурацкою.

— Сними и держи на колѣняхъ.

Потапычъ снялъ шляпу и положилъ на колѣни.

Дорога пошла подъ горку и карета покатилась шибче. Мимо оконъ мелькали поля засѣянныя хлѣбомъ, среди которыхъ кое-гдѣ правильными квадратами бѣлѣла покрытая цвѣтами греча. Анфиса Ивановна всѣмъ этимъ любовалась и забыла даже про дурную примѣту которую видѣла она въ свалившейся съ Потапыча шляпѣ.

XIV

Мелитина Петровна не ошиблась: дѣйствительно, у предводителя были уже прокуроръ, исправникъ, жандармскій офицеръ, мировой судья и непремѣнный членъ по крестьянскимъ дѣдамъ присутствія. Все это общество вмѣстѣ съ предводителемъ и женой его сидѣло за большой крытой террасѣ уставленной разными оранжерейными растеніями. На одномъ концѣ террасы былъ роскошно сервированъ столъ съ гастрономическою закуской и винами, къ которому иногда подходило общество подкрѣпиться и закусить. На небольшомъ столикѣ нѣсколько поодаль стояли сигары и папиросы. Общество расположилось группами и бесѣдовало.

Товарищъ прокурора былъ мущина средняго роста, съ продолговатымъ сухимъ лицомъ, оловянными презрительными глазами и тонкими поджатыми губами — типъ петербургскаго чиновника изъ правовѣдовъ. Онъ носилъ бакенбарды какими обыкновенно украшаютъ себя прокуроры, а слѣдовательно и товарища ихъ; усы брилъ и одѣвался какъ вообще одѣваются прокуроры. Онъ сидѣлъ развалясь на креслѣ и покачивая ногой. Въ уѣздѣ звали его «Я полагалъ бы», потому что оканчивая на судѣ свои заключенія, онъ говорилъ всегда: въ силу всего вышеприведеннаго и полагалъ бы, причемъ всегда какъ-то особенно напиралъ на слогъ галъ. Когда Я полагалъ бы говорилъ на судѣ, то онъ говорилъ такъ какъ будто противъ всего сказаннаго имъ никакихъ возраженій быть не можетъ; причемъ хлопалъ себя по колѣнкѣ ладонью, вертѣлъ въ рукахъ каранадашъ, а когда пріостанавливался, то ставилъ карандашомъ на лежавшемъ листѣ бумаги точку и точку эту довольно долго развертывалъ. Походку Я полагалъ бы имѣлъ увѣренную, твердую и когда говорилъ не на судѣ, а въ обществѣ, то говорилъ не разговорнымъ языкомъ, а отборными фразами, очень громко и съ нѣкоторою прокурорскою интонаціей, но не имѣя въ рукахъ карандаша, видимо смущался и въ такихъ случаяхъ прибѣгалъ къ ногтямъ, на которые постоянно и смотрѣлъ очень близко, поднося ихъ къ глазамъ. Товарищъ прокурора пилъ изъ маленькой рюмочки англійскую горькую и закусывалъ лимбургскимъ сыромъ.

Исправникъ, тоненькій, рыженькій мущина, сидѣвшій постоянно какъ-то перевивъ одну ногу за другую, былъ въ синихъ панталонахъ, бѣломъ жилетѣ съ форменными пуговицами, со Станиславомъ за шеѣ, носилъ усы и бакенбарды по военному. Говорилъ онъ скоро, причемъ часто махалъ и дѣлалъ руками такіе жесты которыми хотѣлъ какъ будто еще болѣе убѣдить васъ что онъ говоритъ вамъ правду и желаетъ вамъ всего лучшаго. Онъ имѣлъ привычку шмыгать цѣпочку и закручивать усы, хотя въ сущности въ его наружности ничего военнаго не было. Исправникъ всегда имѣлъ при себѣ кабинетный портретъ губернатора, который всѣмъ показывалъ, говоря: «вчера губернаторъ прислалъ мнѣ свой портретъ, посмотрите какая прекрасная фотографія… Красивый мущина!» Исправникъ пилъ рябиновую и закусывалъ икрой.

Жандармскій офицеръ былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, но молодившійся и довольно красивой наружности, вслѣдствіе чего дамы зазывали его Опаснымъ Василькомъ. Онъ былъ большой руки франтъ. Воротникъ его вицъ-мундира былъ вышиною не болѣе какъ въ палецъ, что давало возможность значительно выставлять на видъ какъ снѣгъ бѣлые воротнички рубашки, всегда торчавшіе безукоризненно, почему мировой судья увѣрялъ что жандармскій офицеръ носитъ воротничка бумажные и мѣняетъ ихъ разъ пять въ день. Какъ и большая часть его сослуживцевъ, онъ старался казаться въ высшей степени деликатнымъ, предупредительнымъ и съ самыми изящными манерами. На красивыхъ рукахъ онъ носилъ множество дорогахъ перстней; когда вынималъ изъ своего щегольскаго серебрянаго портсигара папиросу онъ спрашивалъ даже курящихъ не обезпокоитъ ли онъ дымомъ и когда закуривалъ папиросу всегда какъ-то особенно живописно оттопыривалъ мизинецъ кончавшійся длиннымъ-предлиннымъ и заостреннымъ ногтемъ. Сапогъ онъ не носилъ, а носилъ лишь лаковые штиблеты съ пуговичками; вицъ-мундиръ его былъ изъ самаго тонкаго сукна и вообще весь костюмъ самаго безукоризненнаго качества. Жандармскій офицеръ пилъ по-дамски, по полу-рюмкѣ алашу и закусывалъ редисой.

Мировой судья былъ человѣкъ тоже среднихъ лѣтъ, брюнетъ съ весьма симпатичнымъ лицомъ; носитъ бороду, въ которой кое-гдѣ пробивается сѣдина и ходитъ съ палкой. Петръ Ивановичъ говоритъ тихо, баритономъ, серіозно, безъ улыбки и всегда что-нибудь сочинитъ. На немъ шелковый лѣтній пиджакъ цвѣта бёръ-фре, такія же панталоны, башмаки и соломенная шляпа отъ Лемерсье съ большими полями. Вообще смотритъ бариномъ, и хотя товарищъ прокурора Я полагалъ бы заглаза и хорохорится про него, но при немъ умолкаетъ и смиряется. Такъ какъ мировой судья слегка пораженъ параличомъ, то ходитъ онъ тихо, прихрамывая на лѣвую ногу и выдѣлывая какія-то судорожныя движенія пальцами лѣвой руки. Онъ постоянно придумываетъ разные анекдоты, а такъ какъ передаетъ онъ ихъ весьма серіозно, то многіе вѣрятъ въ справедливость слышаннаго и въ свою очередь передаютъ другимъ за истину. Мировой судья не пьетъ ничего, а только ѣстъ бѣлый хлѣбъ съ масломъ и сыромъ и при этомъ третъ рукой лобъ.