Говорю от имени мертвых - [41]

Он снова перекрестился, упомянув Бога в разговоре.

— Вижу смятение в тебе, сомнения тебя мучают, нет в тебе спокойствия и благости, столь необходимой всем нам. Пусть это и не по правилам, но готов выслушать твою исповедь и отпустить грехи, ежели буде в том надобность, — голос батюшки звучал ровно, округло, внушал доверие и желание открыться.

Но паранойя последних дней не позволила сделать это, напротив — я насторожился, напрягся, как кот, почуявший опасность, прижал уши, прищурился. Непонятная подоплёка виделась мне в каждом слове батюшки, в каждом его жесте, в самой манере говорить. Неспроста, ой, неспроста церковь мной заинтересовалась, почуяли конкурента за обладание умами и душами людскими. Какие там правила?

Да они сейчас всей Епархией должны были бы на меня навалиться, затравить, ославить, прихожанам сказок про меня нарасказывать, чтобы народ мимо моего офиса пробегал со скоростью звука. Что вы мне, батюшка, уши трёте про помощь и отпущение грехов? Кто без греха, тому не в чем каяться!

Подумал и сам же скривился, вспомнив Седого, заодно и Олечку, к которой, пусть и мимолётно испытал вполне конкретное влечение с далеко идущими последствиями. Ну, грешен, и что из этого? Каяться не собираюсь!

— Есть во мне надежда, что и ты не оставишь церковь нашу без помощи. Как я к тебе пришёл со смирением и желанием помочь, так и ты от щедрот своих толику малую пожертвуй Богу, чтобы шире могли нести мы слово его и веру его в люди. От тебя не убавится, а вместе мы и преумножим плоды трудов твоих, — с воодушевлением излагал батюшка бизнес-план нашей совместной деятельности на их благо.

— Э-э-э, не понял, батюшка, с каких пор я задолжал Богу и церкви? Как-то до сих пор всё своими руками делал, помощники в очередь не стояли, защитников не видел, когда нас тут все закрыть хотели по разным поводам. А теперь я ещё и вам должен?

— Не мне, сын мой, а Богу! — он со значением воздел палец в небо. — Мы все ему должны от рождения до смерти за милость его, за помощь в делах, за спасение души нашей грешной! — в голосе батюшке начал звенеть металл. — Твой дар не на пустом месте родился, отец наш небесный явил милость, наградив тебя! Ты можешь отблагодарить его пожертвованием нашей церкви, всё зачтётся на Страшном Суде!

— Извините, батюшка, но я лучше пожертвую деньги вполне конкретным людям, которые в них нуждаются, чем отдам неведомо куда непонятно зачем. Может и это зачтётся мне на Страшном Суде, хотя у меня есть большие сомнения в его существовании!

Мне стало даже весело. И что с меня взять-то? Атеист и безбожник, разговаривающий с мёртвыми — это же прямая конкуренция той самой церкви, только и рассказывающий, что лишь они могут замолвить Богу словечко за всех упокоенных, во спасение их души. Хочешь что-то передать туда? Пиши записку, клади денежку и иди с миром — мы отправим по назначению, помолимся за грешников Ивана, Петра и прочих.

Вот ведь ухарь, вот ведь пройдоха — увидел курицу, несущую золотые яйца, и тут, как тут, дайте мне тоже, ведь я сын Божий. А ты, как та сорока детям говорила, дрова колол, воду носил, печку топил? Нет? Тогда иди мимо, добрый человек, Бог подаст!

— Пойми, сын мой, человек смертен и грешен, а душа его вечна и безгрешна. Но ей искупать вечно грехи наши плотские, вот о чём подумай! О душе своей подумай! Люди тебе верят, идут к тебе, а ты им голову морочишь видениями всякими бесовскими, будто бы с душами покойных родственников разговариваешь. Грех это, грех!

Ишь ты, как заговорил? Только что это был промысел Божий, а тут сразу видения бесовские. Быстро перековался, прямо в воздухе переобулся.

— В чём грех-то, батюшка? Ну, могу я это делать, в чём проблема? Они же сами видят своих родственников, сами с ними разговаривают, я не чревовещаю и картинок на стену не показываю. Всё честно, батюшка! Есть у меня дар, его и использую.

— Чем ты их охмуряешь, чем окуриваешь, какие порошки или таблетки подсовываешь, что у них такие видения появляются? Говори, бесовское отродье! — не выдержал батюшка. — Я тебя на чистую воду выведу, лишу покаяния, вечно будешь страдать в геенне огненной за грехи свои тяжкие!

Батюшка начинал меня раздражать, но воспитанный в уважении к старшим, я не мог попросту выгнать его из кабинета, нужен был повод. По привычке, в поисках защиты сунул руку в барьер, чтобы немного подзарядить серьёзно подсевшие от этого разговора внутренние батарейки. Из-за барьера тотчас ко мне устремился мужчина и вцепился в протянутую мной руку.

— Вы его спросите о судьбе Ерохина Андрея Ивановича и семьи его, — потребовал он, взглядом прожигая в батюшке дыру. — Пусть расскажет, что стало с ними, когда по его наущению мы отдали церкви безвозмездно квартиру и все сбережения, чтобы спасти умирающую от рака дочку.

Не считает ли он грехом, что жена моя после этого слегла, а потом, не оправившись от удара, умерла вскорости. Да и мне незачем стало жить на этом свете — запил я тяжко. Сгорел от пьянки, но никто ко мне не пришёл и душеспасительных бесед не вёл, потому что квартира после моей смерти отходила церкви.

О какой душе может говорить этот бездушный человек? — Андрей Иванович потрясал кулаками, а многие из тех, что стояли за его спиной, согласно кивали головами. — Кого он собирается спасать, если в нём самом нет ни грамма души? Оборотень в сутане! Так и передайте отцу Дмитрию, что вор он и лжец бездушный!