* * *
— Кувалдин, тебя кто просил отправлять его в нокаут? — услышал я, как сквозь вату, знакомый голос. — Нельзя было поделикатнее? Это же эксперт, единственный в своём роде специалист, а ты его кулаком по башке, как гопника последнего. Тебе было сказано защитить, а не угрохать!
— Товарищ капитан, он же не в себе был, — оправдывался Николай. — Я и кричал, и остановить пытался, а он на меня так зыркнул, что ежу понятно — ему сейчас всё по барабану, он бы их убил точно. А нам зачем восемь трупов на участке? И его под суд отправят за преднамеренное убийство! Ищи-свищи потом этого эксперта, закатают лес валить лет на десять.
— Вот моли бога, Коля, чтобы он оклемался и без последствий! Потеряет свой дар, мало не покажется, — выговаривал Леонид Петрович, — знаю я этих предпринимателей, за копейку удавятся.
Пришлось сделать вид, что я только что очнулся и не слышал сказанного в мой адрес.
— Где я? — главное не переиграть. — Леонид Петрович? Коля? А эти где?
— Вот, Леонид Петрович, я же говорил, что ничего с ним не сделается, крепкий парень! — Николай кинулся ко мне. — Как себя чувствуешь, Миша? Ты это, извини, что я тебя немного того, — он потёр кулак.
— Видать, было за что, — смиренно ответил я, стараясь поменьше трясти головой.
— Эти в камере, рады до жо. в смысле, что живы остались, но идут в полный отказ — мол, чисто прикололись, никто не подстрекал и никакой арматуры не было. Заявление писать будешь?
— А надо?
— По уму надо, но сейчас они точно хвост прижмут и растворятся, а у нас конец квартала, сам понимаешь — статистика захромает, — пояснил Леонид Петрович. — Нет, ну, ежели на принцип пойти, то я могу им вкатить статью за нападение на сотрудника полиции, но дело в том, что они могут заявить, что защищали тебя, то есть вас, Михаил Григорьевич, когда полицейский начал вас избивать. Такой вот казус может получиться.
— Ну, тогда я ничего не пишу? — снова уточнил я, чувствуя, что пользы от моего заявления не будет, а маеты не оберёшься.
— На том и остановимся, — обрадовался капитан. — Суток на пятнадцать я их закрою за хулиганку, они к этому привычные и выступать не станут. А там что-нибудь придумаем.
— А с Панкратом что делать?
— С каким Панкратом? — капитан вопросительно посмотрел на Николая, а тот лишь пожал плечами в недоумении.
— Ну, там ещё мужик был в такой необычной шляпе ковбойской. Неужто не видел? — не поверил я.
Не заметить Панкрата было попросту невозможно, он не скрывался, стоял в открытую совсем рядом с местом драки.
— Не было там никого, — уверенно ответил Николай. — У меня глаз-алмаз, я картинку чётко секу, если бы мужик был, я бы его срисовал.
Надо же, выходит Панкрат ещё и глаз от себя отвёл, чтобы подстраховаться. Опасный противник, с таким нужно держать ухо востро, чтобы не помереть раньше времени.
Расстались мы с мужиками тепло, но одна фраза капитана никак не давала мне покоя «тебе было приказано защитить». Так Николай там не просто так появился? Он меня должен был постоянно охранять или капитан подозревал что-то подобное? Да ну, как он мог такое подозревать? Хотя при слове «Панкрат» он явно вздрогнул, словно это имя ему было знакомо.
Чертовщина какая-то, паранойя сплошная, нужно срочно менять мировоззрение, люди жизнью рисковали, о тебе заботились, а ты даже их спешишь во враги записать. Леонид Петрович был прав — удары по голове даром не проходят!
Светлана постоянно вспоминала о погибшей дочке. Без плача и слёз, душевно, словно она и не умерла, а просто уехала в деревню к бабушке и вот-вот должна вернуться домой. Видимо, это было очень важно для них обоих — поговорить. Сколько невысказанного мы тянем за собой по жизни, не имея возможности вернуться чуть раньше того страшного момента, чтобы сказать простое «Я тебя люблю!», а не «Ты опять не выключила свет в спальне!»
Мне казалось, что я знаю Машу не то что с детства, а практически с момента зачатия, столько подробностей из её жизни было мне рассказано. Светлана варила суп и говорила, что Маша любила побольше морковки, стирала вещи и неожиданно вспоминала, что Маше к лицу было платьишко с ромашками, мы просто гуляли по улице и оказывалось, что Маша любила гулять именно в этом парке.
Понятное дело, что родители никогда не забывают своих детей, как бы далеко они не находились и что бы их не разделяло. Даже смерть не сможет разлучить родителей с детьми — они живут в их памяти, в оставшихся вещах, домах, дорогах. У меня не было детей, но порой мне казалось, что Маша была и моим ребёнком тоже.
Повторно пытаясь попасть на работу, я быстрым шагом нёсся по улице, навёрстывая упущенное время. Переживая за клиентов, которые сейчас укоризненно смотрят на часы и думают про меня всякую нехорошую ерунду, я едва не наступил на лапу собаке, лежащей в тенёчке у стены дома. Небольшая, чёрная, как смоль, похожая на большую лохматую щётку для обуви, она буквально распласталась на асфальте, тяжело дыша и высунув язык. Рядом с ней на корточках сидела маленькая девочка в цветастом платьишке и двумя аккуратными косичками, гладила по лохматой голове и что-то негромко говорила.
