Говори и ты - [5]

Шрифт
Интервал

Под кожу рук мне вшито:
руками утешенное,
твоё имя.
Когда я замешиваю комок
воздуха, нашу пищу,
его заквашивает
слабое тление букв из
безумно-раскрытой
пóры.

* * *

Глория>{21} пепла позади
твоих сотрясённо-сплетённых
рук у развилки на три стороны.
Понтийское Однажды: здесь,
капля,
на
утонувшей лопасти от весла,
глубоко
в окаменевшей присяге,
оно зашелестит.
(На отвесном
тросе дыхания, тогда,
выше, чем сверху,
между двух узлов боли, пока
белая
татарская луна карабкалась к нам,
я зарывался в тебя и в тебя.)
Глория
пепла позади
вас, на три стороны,
руки.
То, что перед вами, с востока, вы-
пало жребием, страшно.
Никто
не свидетельствует
за свидетеля.

* * *

Целая нота:
из-под боли вступает виолончель:
силы тяги, ступенчато восходящие в противо-
небеса,
катят невнятицу перед
линией схода на посадку и к выезду,
вечер,
подъём по которому позади,
полон лёгочных разветвлений,
два
дыхательных облака дыма
роют яму в книге,
раскрытой шумом в висках,
что-то становится правдой,
двенадцатикратно накаляется
то, во что метко попали по ту сторону стрелы,
черно-
кровная пьёт
чернокровного семя,
всё — меньше, чем
оно есть,
всё — больше.

* * *

Большой, раскалённый свод
с вовне —
и долой —
рвущимся роем чёрных светил:
в окремневшем лбу овна
я выжигаю этот рисунок между
рогов, там,
где в пении извивов
срединная мякоть сгустившихся
сердце-морей набухает.
В
лоб чему бы
он не смог броситься?
Мир сгинул, я должен тебя нести.

Из книги

Fadensonnen

Нити солнца

* * *

Ты была моя смерть:
тебя мог я держать,
когда всё ускользало.

* * *

Разобранные на лом табу,
и мигрантство между ними,
во влаге миров, в
погоне за значением, в
от значений
побеге.

* * *

Роса. И я лежал с тобой, ты, в отбросах,
и гнилая луна
в нас бросала ответы,
мы рассыпались на крохи
и снова скатывались в одно:
Господь преломил хлеб>{22},
хлеб преломил Господа.

* * *

Как по маслу, тихо
причалит у тебя между бровью и бровью
единица игральной кости
и здесь остановится,
малое око без век,
глядя вместе с тобой.

Из книги

Lichtzwang

Принуждение светом

* * *

Однажды — у смерти как раз был наплыв —
ты спасся в меня.

* * *

Как ты высмертиваешься в меня:
даже в последнем
изношенном
узелке выдоха
ты застреваешь
занозой
жизни.

* * *

Вырежь богомольную руку
из
воздуха
клешнями
глаз,
обрежь пальцы,
охолости поцелуем:
сложенное теперь
происходит, захватив дух.

* * *

Оставлена мне,
перечёркнута балками накрест,
единица:
по ней я должен гадать,
пока ты, завернувшись в дерюгу,
вяжешь чулок-тайну.

* * *

Богомол, опять,
в затылке>{23} того слова,
в которое ты зарылся —,
в сторону нрава
смещается смысл,
в сторону смысла
нрав.

* * *

В обратную сторону произносимые
имена, все,
из них крайнее, ржанием
в цари возводимое
перед изморозью зеркал,
окружённое, осаждённое
многоплодными родами,
просвет между зубцов в нём,
который тебя, единичного,
среди прочих имеет в виду.

Из книги

Schneepart

Партитура снега

* * *

Неразборчивый текст этого
мира. Всё двоится.
Сильные часы
признают правоту время-раскола,
с хрипом.
Ты, втиснут в собственную глубину,
выбираешься из себя
навсегда.

* * *

Я слышу, топор зацвёл,
я слышу, место не называемо,
я слышу, хлеб, когда смотрит
на повешенного, излечивает его,
хлеб, который испекла ему женщина,
я слышу, они называют жизнь
единственным прибежищем.

* * *

Мир, вслед которому следует заикаться,
мир, в котором я буду
побывавшим в гостях, имя,
испариной стёкшее со стены,
которую лижет снизу вверх рана.

* * *

Ты, с сумеречной рогаткой,
ты, с камнем:
Уже перевечер,
я свечу вслед себе самому.
Отведи меня вниз,
займись
нами.

* * *

Листок, лишённый дерева,
для Бертольта Брехта:
Что это за времена,
когда разговор
уже почти преступление,
потому что он многое из того, что было сказано,
подразумевает>{24}?


Из стихотворений,

опубликованных

посмертно

Aus dem Nachlaß

* * *

И как сила
иссиливает, чтобы
действовать:
противоображает в
«теперь», извечает в «за»,
Мышкин
целует Баал Шему>{25}
подол>{26} покровской
молитвы,
телескоп
принимает
лупу.

* * *

В продажности
нет надежды,
нормы, они же: мир до сотворения мира,
иссякают по сю сторону
свободы>{27}.
Наследуется
скрытое в открытом
начало.
Догадался? Ума на грош у тебя достало?
У меня
соседняя деревня взобралась
на моего коня>{28}.
На месте, где должен бы лежать камешек>{29},
гора вскармливает своё дерево
к разговору.

* * *

Я пью вино из двух бокалов
и цезуру царскую мучаю, мучаюсь
как тот
с его Пиндаром>{30},
Бог становится вилкой настройщика
как один из малых
праведников,
жребий из барабана, выпадает
наш грош.

Еще от автора Пауль Целан
«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана

Первая публикация октябрьского номера «ИЛ» озаглавлена «Время сердца» ипредставляет собой переписку двух поэтов: Ингеборг Бахман (1926–1973) и Пауля Целана (1920–1970). Эти два автора нынеимеют самое широкое признание и, как напоминает в подробном вступлении к подборке переводчик Александр Белобратов относятся «к самым ярким звездам на поэтическом небосклоне немецкоязычной поэзии после Второй мировой войны». При всем несходстве судеб (и жизненных, и творческих), Целана и Бахман связывали долгие любовные отношения — очень глубокие, очень непростые, очень значимые для обоих.