Говори и ты - [3]

Иди, нет братьев

твоему часу, ты уже —

уже дома. Колесо, медленно,

выкатывается из себя, спицы

взбираются,

взбираются по черноватому полю, ночь

не нуждается в звёздах, нигде

не спросят тебя.

*

Нигде

не спросят тебя —

У места, где лежали они, есть

имя — у него

нет имени. Они не лежали там. Что-то

между ними лежало. Они

не видели насквозь.

Нет, не видели,

говорили

о словах. Ни одно

не проснулось,

сон

на них нашёл.

*

Шёл, шёл. Нигде

не спросят —

Я это, я,

я лежал между вами, я был

открыт, был

слышим, тикал вам, ваше дыхание

слушалось, это

всё ещё я, ведь вы

спите.

*

Всё ещё я —

Гoды.

Годы, годы, палец

что-то нащупывает то тут, то там, то

вокруг:

швы, ощутимо, здесь

разошлось, здесь

снова срослось — кто

прикрыл?

*

Прикрыл —

кто?

Шло, шло.

Шло слово, шло,

шло через ночь,

хотело светиться, хотело светиться.

Пепел.

Пепел, пепел.

Ночь.

Ночь-и-ночь. — К

влажному глазу иди.

*

К

влажному

глазу иди —

Ураганы.

Ураганы, древние,

вихри частиц, другое,

ты

знаешь, мы

это в книге прочли, было

мнением^{9}.

Было, было

мнение. Как

мы дотронулись

друг до друга этими —

этими

руками?

И было написано, что.

Где? Мы

протянули над этим молчание,

огромное, ядом вспоенное,

зелёного

цвета

молчание, чашелистник,

за что-то растительное мысль цеплялась —

зелёное, да,

цеплялось, да,

к злорадному

небу.

За что-то, да,

растительное.

Да.

Ураганы, час —

тиц вихри, оставалось

время, оставалось

попытать счастья у камня — он

был радушен, он

не встревал в речь. Как

было нам хорошо:

Зернистое,

зернистое и волокнистое. Стебельчатое,

плотное;

гроздевое, лучистое; почковидное,

плиточное и

комковатое; рыхлое, раз —

ветвлённое —: он, оно

не встревало, оно

говорило,

с готовностью говорило сухим глазам, пока не закрыло их.

Говорило, говорило.

Было, было.

Мы

не отступились, стояли

и были сердцевиной,

строением с порами, и о

но пришло.

Приблизилось к нам,

прошло, штопало

незаметно, заштопало

последнюю мембрану,

и

мир, тысячекристалл,

затвердел, затвердел.

*

Затвердел, затвердел.

Потом —

Ночи, отслоённые. Круги,

зелёные или синие, красные

квадраты: мир самое

сокровенное вводит

в игру с новыми

временами. — Круги,

красные или чёрные, светлые

квадраты, ни

тени полёта,

ни измерительного стола, ни

дымной души,

чтобы взлетела и

вступила в игру.

*

Взлетела и

вступила в игру —

В час, когда вылетает сова, около

окаменелой проказы,

около

наших спасшихся бегством рук, в

последнем сдвиге,

над

заслонкой от пуль

возле осыпавшейся стены:

стали видны,

снова:

борозды,

хоры, тогдашние,

псалмы. О, о-

санна.

Значит,

храмы ещё стоят. У одной

звезды

есть ещё свет.

Ничто,

ничто не потеряно.

О-

санна.

В полёте сов, здесь,

разговоры серых как день

следов от грунтовых вод.

*

(— — серых как день

следов

от грунтовых вод —

Вывезен

в местность

безошибочной

колеёй:

Трава.

Трава,

написанная раздельно.)

'

Из книги Die Niemandsrose Роза никому

* * *

В них была земля, и

они рыли.

Они рыли, и рыли, и так

проходил их день и их ночь. И они не хвалили бога,

он, слыхали они, так хотел,

он, слыхали они, это знал.

Они рыли и слыхом не слыхивали;

не мудрели и песен не знали,

не слагали наречия.

Рыли.

И спустилось затишье, и сменилось бураном,

и все моря пришли.

Я и ты и червяк роем в грунте песчаном,

и спетое скажет: роют.

О кто, о некто, никто, ты — куда же,

если некуда было податься?

О, ты роешь, я рою, я к тебе, и пусть наше

кольцо пробудится на пальцах.

* * *

С вином и с потерянностью,

с их убыванием:

я гнал верхом через снег, слышишь,

я бога гнал вдаль — вблизь, он пел,

последней

была эта езда через

человеко-плетни.

Они сгибались, когда

слышали нас над собой, и

писали, и

перевирали наше ржание

на одно из

своих ображённых наречий.

* * *

У обеих рук, там,

где у меня росли звёзды, всем

небесам далеки, близки

всем небесам:

Какая

там явь! Как

раскрывается мир перед нами, сквозь

и через нас!

Ты там,

где твой глаз, ты там,

вверху, там,

внизу, я

найду выход.

О, эта блуждающая, пустая,

гостеприимная середина. Отделившись,

я выпаду на долю тебе, ты

на мою долю выпадешь, друг другу

выпав из рук, мы видим

насквозь:

Одно

и то же

нас

потеряло, одно

и то же

нас

позабыло, одно

и то же

нас — —

* * *

Немые запахи осени. Астра, без

надлома, прошла

между родиной и бездной сквозь

твою память.

Чужая потерянность, став

фигурой, была рядом, и ты

почти

жил.

Псалом

Кто нас вылепит снова из земли и из глины — никто,

отпоёт наш прах.

Никто.

Хвала тебе наша, Никто.

Для тебя мы

станем цвести.

Прямо напротив

тебя.

Ничто

были, есть мы и будем,

и будем цвести:

ничему, ни-

кому роза.

С

пестиком души светлей

и пустынною тычинкой,

с венчиком багровым

от пурпурного слова, слово мы пели

над, о над

тёрном.

Химия

Молчание, как варёное золото, в

обугленных

руках.

Серый, большой,

как любая потеря, близкий

образ сестры:

Все имена, все вместе со-

жжённые

имена. Сколько

золы для благословения. Сколько

обретённой земли

над

лёгкими, такими лёгкими

кольцами

душ.

Большие. Серые. Бес-

примесные.

Ты, тогда.

Ты с бледной,

раскушенной завязью.

Ты в потоке вина.

(Не так ли — и нас

отпустил ход этих часов?

Пусть,

хорошо, что мимо умерло твоё слово.)

Молчанье, как варёное золото, в

обугленных, обугленных

руках.

Пальцы, тоньше дыма. Как венцы, венцы воздуха

на — —

Большие. Серые. Следов не

имущие.

Цар-

ские.

* * *

Это уже не

та

на время опущенная

с тобою в твой час

тяжесть. Эта

другая.

Это вес, отстраняющий пустоту,

что ушла бы с

тобой.

У него, как у тебя, нет имени. Может быть,