Государство и светомузыка, или Идущие на убыль - [8]

— Мне кажется, вы рано обрываете! — встрепенулся неуступчивый в вопросах философии Скрябин. — Давайте продолжим… существует и обратная связь! Окажись вы теперь на каком-нибудь вокзале… непременно ведь вспомните этого вашего Некрасова! Так?

Плеханов ненадолго задумался, моделируя ситуацию. Его большой открытый лоб покрылся испариной, усы растопорщились, чрезвычайно густые брови сошлись в переносице, длинные ресницы полускрыли пронзительные темно-карие глаза.

— Хорошо, — неуверенно проговорил он. — А если летом, в самое пекло?

Великий Композитор пристукнул маленькой ступней.

— Ассоциативная связь все равно сработает, но уже от противного! «Сейчас здесь жарко, — подумаете вы, обмахиваясь шляпой, — а вообще-то на вокзалах всегда холодно. И на кладбищах тоже. Холодно было на Новодевичьем, когда хоронили Некрасова…» — И далее — «Некрасов замечательно воспел то-то и то-то. Его рифмы полны небесной глазури. Его значение для нас неуходяще!..» Вот вам и нужная мысль! Пришла, голубушка, никуда не задевалась, попрыгала только по извилинам!

Не желая признавать очевидного поражения, Великий Мыслитель решил подкинуть в пламя спора немного сухой схоластики.

— Сложный комплекс бесконечных превращений действительности — азбука понимания всех событий, происходящих в мире! — мечтая о ничьей, без запинки выпалил он.

— Постоянство изменений — основа основ мироощущения! — решительно пресек некорректную контригру Великий Композитор.

— Энгельс по воскресеньям никогда не говорил о делах, — скатился Плеханов уже до резонерства. — Он только шутил и смеялся.

— Птица видна по полету, а добрый молодец — по соплям! — добил противника Скрябин.

Великий Мыслитель вскочил, намереваясь, не попрощавшись, опрометью выбежать из квартиры, но не выдержал — трубно расхохотался, выдернул по ассоциации белый носовой платок и замахал им над головой.

— Сдаюсь! Сдаюсь! Сразили наповал! Экий вы!.. — Не зная, как дать дальнейший выход рвущимся наружу эмоциям, Великий Мыслитель легко подхватил Великого Композитора и закружился с ним по комнате в каком-то тут же придуманном танце. — Раз, два, три… раз, два, три…

— Подождите, постойте! — слабо закричал сдавленный огромными ручищами моральный победитель. — Прошу вас!..

Едва только ужасные объятия разжались, он сразу подошел к роялю.

— Как? Как вы это произнесли? Раз, два, три… раз, два, три?..

А пальцы уже скользили по черно-белому естеству, рождая звуки весьма приятные для уха.

— Неплохо, совсем неплохо! — пророкотал Великий Мыслитель. — Диатоника чистая, фактура, несомненно, однородная, в кадансах этакая своеобразная, пряная незавершенность, нюансы прямо-таки играют и резвятся!.. Но, батенька, вы уж не обессудьте, — он развел руками, — проведение фигурационных мотивов, как оно есть сейчас, представляется мне излишне сжато-напряженным и неоправданно импульсивным!

Скрябин недовольно поморщился.

— Я поставил задачей показать господство лейтмотивизма. В только что прослушанном вами произведении доминирует тема движения. «Движение — все, конечная цель — ничто». В этом я согласен с Бернштейном. Старик Эдуард был тысячу раз прав!

Плеханов величественно скрестил руки на груди.

— В данном случае ваш лейтмотив мало что выражает. Не чувствуется характера, страстей, отношения связей истории и природы, как, например, у того же Вагнера. Типичный ваш разработочный прием — капризное чередование варьированных элементов — в данном случае представляется мне не вполне оправданным. Тема слишком кратка, не развита, и, боюсь, обладает точным смыслом, понятным только автору.

Великий Мыслитель мягко отстранил Великого Композитора и сел за инструмент сам.

— Вот так… введем экспозицию, строго соответствующую репризе. — Приговаривая, он тихонько наигрывал. — Уйдем подальше от далеких звучностей Дебюсси — оставим сие сомнительное новаторство французам, положим в основе каждого музыкального отрезка звукоряд «тон-полутон»… слышите? В пределах звукоряда в нисходящем движении по малым терциям образуются весьма приятные септаккорды… еще немного продолжим образовавшуюся цепь… буквально на одну-две терции… и вот, пожалуйста, можете полюбоваться — налицо полная тоника лада…

Он еще раз проиграл получившееся произведение от начала до конца, уже не приговаривая и ничего не поясняя. И даже глухому было бы ясно, чей вариант лучше.

Великий Композитор, красный как рак, бросился к постели, чтобы зарыться в нее с головой и больше ничего не видеть и не слышать. Буквально на полдороге он взял себя в руки.

— Признаю поражение. Но, примите во внимание мое перевязанное ухо! И вообще — у нас сегодня вышла ничья. Один — один!

Они тепло попрощались. Плеханов ушел, а изрядно пропотевший Скрябин сразу лег, укрылся с головой и проснулся утром совершенно здоровым.

6

Генриетта Антоновна Гагемейстер слушала глупую болтовню гостей, уже почти не видимых в густом табачном дыму, и внутри нее нарастало глухое раздражение.

Молодящаяся графиня Шустер-Шерман рассказывала, какого цвета предпочитает подвязки.

— Розовые, — противно щебетала она, — или кремовые. На похороны — черные. Пикник на траве — зеленые. Пикник на снегу — белые.