Государственный Тимка - [13]

12. «Ви есть без паспорт…»

Рядом находился сквер: цветочные клумбы, две шеренги аккуратно подстриженных, выровнявшихся, словно солдаты на параде, деревьев.

Бабушкин сел на скамейку.

«Что предпринять? — устало подумал он. — Как добраться до Лондона?»

Иван Васильевич сидел долго, глубоко задумавшись. Рукою он изредка, по привычке, поправлял фуражку, чтобы из-под нее не вылезали пряди зелено-малиновых волос.

«Скинуть бы лохмотья, — думал он. — Но как достать другую одежду? А впрочем, может, так и лучше? Похож на безработного. Меньше внимания привлеку…»

Под вечер на скамейку, рядом с Бабушкиным, опустился здоровенный, широкоплечий, похожий на боксера, мужчина, с расплющенным носом и прыщавым лицом. На нем был пиджак в крупную клетку, щеголеватый котелок, в руке — тросточка и портфель.

«Боксер» сидел, пристально поглядывая на Ивана Васильевича, чертил тросточкой узоры на песке и сквозь зубы небрежно насвистывал веселенький мотивчик.

«Шпик», — подумал Бабушкин.

Чтобы проверить свои подозрения, Иван Васильевич встал и неторопливо направился к урне, стоявшей метрах в пятнадцати. Кинул в урну какую-то ненужную бумажку, завалявшуюся в кармане, и, не вернувшись на прежнее место, сел тут же, на ближайшую скамейку.

Незнакомец, ухмыляясь, встал, тоже подошел к урне, смачно плюнул в нее и сел рядом с Бабушкиным. В упор спросил:

— Ви рус?

«Так и есть, попался!» — подумал Бабушкин, оглядывая его могучую фигуру: под пиджаком легко угадывались литые мускулы.

— О, не тревошьтесь! Я вам не хочу плохо… Я ваш фройнд — как это по-руссиш? — заклятый друг, — торопливо сказал «боксер».

Говорил он бойко, но с сильным акцентом и употреблял странную смесь русских, польских и немецких слов. Но, в общем, его нетрудно было понять.

Бабушкин молчал.

— Я аллее знаю, я аллее вижу, — продолжал «боксер». — Ви без хаус-дома, без грошей, без один хороший костюм. Ви есть усталий и голодний человек.

«Куда он гнет?» — настороженно думал Бабушкин.

— Я очень люблю помогайт рус-меншен, — без умолку трещал прыщавый. — Я думайт, ви не протиф иметь свой хаус-домик, свой один садик, свой доллар уф банк?

Бабушкин молчал.

— В сквер — хороший цветки, но плохой разговор, — заявил «боксер» и вдруг хлопнул Ивана Васильевича по плечу: — Пошель в кабачок! Пьем пиво. Я угощай…

— Благодарю, — ответил Бабушкин. — Но не могу. Тороплюсь на работу…

— Те-те-те… — подмигнув, хитро засмеялся «боксер», помахивая пальцем перед носом Бабушкина. — На работу без паспорт не берут…

Иван Васильевич вздрогнул: «Ловкий прохвост!»

Но ответил спокойно, не торопясь:

— Почему это «без паспорт»?

— Те-те-те… — снова засмеялся «боксер». — Я — как это по-руссиш? — убитый воробей. Меня на мякише не обманешь. Я знай — ви есть без паспорт…

— Хочешь богатеть? — вдруг перейдя на ты, дружески зашептал он и снова положил руку на плечо Бабушкину. — Вот, — он вытащил из портфеля какую-то бумагу. — Читай. Едем нах Америка!

— В Америку? Зачем? — удивился Бабушкин, быстро просматривая бумагу.

Это был форменный бланк контракта, отпечатанный сразу на трех языках: немецком, польском и русском. Подписавший его давал обязательство отработать три года на сахарных плантациях в Аргентине.

«Отказаться? — быстро соображал Бабушкин. — Нет. Этот прыщавый вербовщик кликнет шуцмана. Чует, собака, что я без паспорта».

— В Аргентину? Отлично! — оживившись, заявил Бабушкин. — Всю жизнь мечтал: ковбои, прерии, индейцы…

Вербовщик не заметил насмешки.

— Вот здесь подписайт, — сказал он. — И не попробуй спрятайтся. Наша компани — как это по-руссиш говорят? — под мостовой найдет!..

«Какую бы фамилию поставить? — думал Бабушкин, вертя в руке карандаш. — Герасимов? Сидоров? Петров?»

Усталый, голодный, он усмехнулся и, разозлясь, коряво, неразборчиво подписал:

«Ловиветравполе».

— Какой длинный имя! — присматриваясь к размашистым каракулям Бабушкина, удивился вербовщик.

— Нормальная украинская фамилия, — ответил Бабушкин.

Прыщавый здоровяк, уложив контракт в портфель, сразу оставил свой прежний — ласковый, дружеский — тон. Теперь он произносил слова жестко, требовательно. Не говорил — приказывал.

Он отвел Бабушкина в какой-то полуподвал. Там уже находилось человек двенадцать. У всех у них было что-то общее: все походили на бродяг.

«Компания что надо!» — усмехнулся Бабушкин.

Тут же сидел за столом какой-то коренастый крепыш в плаще. Он был чем-то вроде помощника у «боксера». И все время молчал, как немой.

— Ти есть голодний? — спросил «боксер» у Бабушкина и ткнул рукой в угол: там, прямо на полу, стояли консервные банки. Бабушкин вскрыл одну из них. Бобы. Не очень-то вкусная еда, особенно когда сало застыло. А разогреть негде. Но Бабушкину было не до выбора. Он пристроился поудобнее и опустошил всю двухфунтовую банку.

«Боксер» объявил: отправка завтра, в восемь утра. Маршрут — до Франкфурта, а там их сольют с другой группой.

Все улеглись вповалку.

Утром поели те же бобы.

Шагая на вокзал, Бабушкин слушал, о чем толкуют завербованные. В общем, ехали охотно. Здесь в Германии, судьба их не баловала. А в Америке, по слухам, жизнь богатая. Вербовщик обещает каждому работу, а со временем — и свой домик в рассрочку.