Государственный преступник - [111]

— Совершенно с вами согласен, — заявил тайный советник Жданов. — Каневич со товарищи успели бы непременно организовать в Средневолжске мятеж, ежели б не этот Глассон и предложенные господином Аристовым меры по охране важнейших объектов в городе. Материалы, собранные моей комиссией, вполне однозначно говорят об этом.

— А что Глассон? Получил он свои тридцать сребренников? — поинтересовался полковник Ларионов.

— Получил, — ответил Нарышкин. — Открыл в столице фотографический салон, как и желал, и теперь ведет сытую и благонамеренную жизнь городского обывателя, к чему, верно, всегда и стремился.

— А Каневич, — обратился к Жданову Артемий Платонович, — что это была за фигура?

— Сложный вопрос, — обернулся к Аристову тайный советник. — Конечно, всего я вам не могу рассказать, ибо многое в этом деле до сих пор является государственной тайной и, думаю, долго еще будет ею оставаться, но то, что этот господин заговорщик и являлся уполномоченным некоего тайного парижского общества, которое должно было произвести при содействии поляков восстание в Средневолжске, факт бесспорный.

— Что, опять масонские козни? — спросил простоватый комендант крепости.

— Простите, господин полковник, на этот вопрос я решительно не могу дать никакого ответа, — ответил Жданов. — Могу только сказать, что Иероним вообще более молчал, нежели что-либо говорил. Довести его до признания комиссия не сумела. Это — Орсини без бомб, ибо последние опасны для жизни возможностью неожиданного разрыва, а способ Каневича загребать жар чужими руками был безопасен. Мне кажется, он рассчитывал на помощь каких-то влиятельных лиц извне, возможно, к примеру, французской императрицы Евгении. Ведь Гарибальди, также связанный с некими тайными обществами, не был осужден за свои, так сказать, патриотические чувства. Здесь могло произойти то же самое.

— Но не произошло, — подал голос Тимашев.

— Не произошло, — согласился Жданов.

— Выходит, им пожертвовали? — спросил Аристов.

— Вероятно, да. Он слишком много знал, и если начал бы говорить… Впрочем, прошу прощения, господа, я и так, кажется, сказал слишком много. Вы как, барон, оправились после ранения? — перевел разговор в другое русло Жданов, обратившись к Михаилу Дагеру, который недавно был выписан из больницы и удостоился чести быть приглашенным на обед.

— Да, вполне, — ответил Михаил. — Правда, шрам, похоже, остался на всю жизнь.

— Ну, шрамы только украшают мужчину, — улыбнулся генерал-губернатор. — Жаль, что этот ваш магнетизер ускользнул от правосудия.

— Ну, не одному ему это удалось, — заметил тайный советник. — Мы до сих пор не знаем, где находятся один из главных заводчиков замышлявшегося мятежа поручик Черняк и его помощник Сильванд.

— Надеюсь, им недолго придется оставаться безнаказанными? — спросил генерал-губернатор, поочередно посмотрев на генерала Львова и полковника Ларионова.

— Мы приложим все усилия, чтобы в самом скором времени преступники были пойманы, — ответил Львов, многозначительно посмотрев на Ларионова.

— А вы, — повернулся в сторону Аристова Тимашев, — надеюсь, останетесь в должности?

— Да, — подал голос Нарышкин, — я бы тоже хотел просить господина Аристова продолжить исправление прежних обязанностей, но уже в должности штатного старшего чиновника особых поручений. Барон Дагер, — князь посмотрел в сторону Михаила, — уже дал свое согласие на подобную просьбу.

— Я крайне признателен, ваши превосходительства, за столь лестное для меня предложение, однако, — Артемий Платонович не умел отказывать в просьбах и посему всегда в таких случаях испытывал крайнее смущение и неловкость, — вынужден просить о своей отставке. Годы, знаете ли, — сказал он, обращаясь скорее к Нарышкину, нежели к временному генерал-губернатору. — Да и силы уже не те. (Михаил на сие заявление хмыкнул, но ничего не сказал.) Посему… прошу прощения, господа.

— Воля ваша, — кажется, немного обиделся Тимашев и предложил новый тост: — За счастливое окончание дела, господа!

Все выпили. Аристов — с облегчением, ибо только теперь он почувствовал, какой груз упал с его плеч, Михаил, сидевший с ним рядом, — с какой-то печалинкой. Похоже, ему явно не хотелось терять такого шефа.

— Ты не боись, — ткнул его незаметно в бок Артемий Платонович. — Ежели что — обращайся. Тебе я всегда помогу…

Вэто утро Павел Аполлонович выпил уже три чашки кофею, а Епихарии Алексеевны все не было. Наконец послышался звук открываемых дверей и тяжелые шаги Шитниковой.

— Ну, что там? — тревожно спросил Рывинский, заглядывая ей в глаза.

— Расстреляли, — ответила она коротко и опустилась на стул.

— Всех четверых?

— Всех четверых.

— Что делается, а? — вскочил из-за стола Рывинский и принялся расхаживать по комнате. — Вот изверги, вот сатрапы.

— Успокойся, Павлик, тебе нельзя так волноваться, — заметила ему Шитникова.

У Павла Аполлоновича действительно был нездоровый цвет лица. Да и как ему быть здоровым, когда в течение уже целого года приходится ежедневно проводить по нескольку часов в сыром подполе, не видеть белого свету и только по ночам дышать свежим воздухом, высунув голову в раскрытое окно.