Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [303]

Дума заседала около недели. Стороной я узнал, что государь созывал некоторых министров во главе с Голицыным и пожелал обсудить вопрос об Ответственном министерстве. Совещание это закончилось решением государя явиться на следующий день в Думу и объявить о своей воле — о даровании Ответственного министерства. Князь Голицын был очень доволен и радостный вернулся домой. Вечером его вновь потребовали во дворец, и царь сообщил ему, что он уезжает в Ставку. „Как же, Ваше Величество, — изумился Голицын, — Ответственное министерство? Ведь Вы хотели завтра быть в Думе“. — „Да, но я изменил свое решение. Я сегодня выезжаю в Ставку…“ Царь уехал. Дума продолжила обсуждать продовольственный вопрос. Внешне все казалось спокойным, но вдруг что-то оборвалось и государственная машина сошла с рельс»⁴⁷.

В дневнике императора 22 февраля появилась запись: «Читал, укладывался. Простился со всем милым семейством и поехал на станцию. В 2 часа ночи уехал в Ставку». О беседе с Голицыным, об отданном распоряжении распустить в крайнем случае Думу в дневнике ничего нет. В поезде царь «читал, скучал и отдыхал». Читал все свободное время французскую книгу о завоевании Галлии Юлием Цезарем⁴⁸. Он любил и знал военную историю. И все же — читать о завоевании Галлии, теряя Россию. Что это? Железное самообладание или полное непонимание ситуации?

Утром 23 февраля император прибыл в Ставку. Встретился с начштабверхом Алексеевым, впереди была работа по подготовке плана весеннего наступления. Но включиться в нее император не успел, из столицы поступили вести о хлебных бунтах. Родзянко, поддержанный братом царя, умолял не медлить с согласием на создание «ответственного министерства». Николай II не внял совету. Его поначалу не особо встревожили вести о беспорядках, в которых он не усматривал особой опасности. «Этот толстяк Родзянко пишет мне всякий вздор, я ему отвечать не буду», — заявил государь министру двора графу Фредериксу. В дневнике за первые пять дней пребывания в Ставке нет упоминаний о волнениях в столице, только 27 февраля царь не на шутку встревожился, и дневник донес царскую тревогу: в беспорядках, к прискорбию, стали принимать участие и войска. Это государя встревожило. Армия бунтует, императорская, его армия. Но принятые меры были половинчаты и запоздалы.

Конфронтация исторической власти и Государственной Думы закончилась гибелью обеих борющихся сил. Это главный ее итог, не делающий чести участникам этой самоубийственной схватки на краю пропасти.

25 февраля был оглашен Голицыным давно заготовленный указ о роспуске Думы. 1 марта император подписал акт об отречении, записав 2 марта в дневнике: «В час ночи уехал из полка с тяжелым чувством пережитого, кругом измена, трусость и обман»⁴⁹.

Перед роспуском Первой Думы в 1907 г. император почти решился на формирование думского кабинета во главе с С. А. Муромцевым. Через десятилетие он принимает аналогичное решение о выборе главы кабинета по согласованию с Думой. И опять в последнюю минуту изменяет свое решение. Вся история Думы очерчена этими двумя царскими волеизъявлениями. От этих колебаний так много зависело. Все события в этой цепи имеют, однако, и обратную взаимозависимость. Насколько искренни были действия и намерения депутатов, ограничился бы Прогрессивный блок созданием своего правительства или пошел бы далее и, опираясь на завоеванные позиции, вновь провозгласил бы своею целью свержение императора? Похоже, что именно этого Николай II более всего опасался и был в своих подозрениях полностью прав. А с другой стороны, император уже видел победоносное завершение войны и спешил в Ставку. Победителей не судят, но победителем Николаю II не позволили стать. Именно не позволили. Приведенные выше материалы свидетельствуют, что против императора действовала не очень сплоченная и монолитная, но заранее сговорившаяся группа политиков (в Думе это были оппозиционные депутаты влево от октябристов и кадетов — Милюкова и Родзянко до Керенского и Чхеидзе). Думская трибуна была использована сговорившимися авантюристами в целях дискредитации, изоляции императора. Оппозиционная печать, находившаяся под контролем заговорщиков, подхватывала «разоблачения».

Велась настоящая информационная война против «исторической» власти, которую император прекратить оказался не в силах и в результате проигрыша в этой войне оказался изолирован и свергнут с престола. Последствия были катастрофичны. Противники императора, увлеченные разоблачениями «самовластья», игнорировали то обстоятельство, что император олицетворял единство русской державы, ее целостность, ее независимость и суверенность. Именно игнорирование общегосударственных, общенародных интересов было характерно для всей думской деятельности оппозиции, с 1915 г. объединенной в Прогрессивный блок.

В мемуарах участников антимонархического заговора есть немало важных признаний, запоздалых раскаяний. Особо характерно в этом отношении одно из признаний Милюкова (отсутствующее в его широкоизвестных мемуарах).

В августе 1917 г., после поражения Корнилова, Милюков писал в Рязань одному из близких друзей: «Конечно, мы должны признать, что ответственность за совершающееся лежит на нас, то есть на блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования. История проклянет… пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю. Что же делать теперь, спросите Вы… Не знаю, то есть внутри себя мы оба знаем, что спасение России — в возвращении к монархии».