Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [287]

.

Все это, видимо, всплывало в памяти депутатов во время речи Маклакова, вставали эти картины и перед взором читателей речей, произнесенных в Думе.

Стремясь поддержать высокий тон политической конфронтации, «прогрессивное» большинство Думы вносит на этом же втором заседании и признает «спешными» три запроса — председателю Совмина, военному министру и минвнутрдел, по поводу запрещения военной цензурой речи Милюкова и других, произнесенных на первом заседании, но правительственным ответом на запросы явилось запрещение новой публикации речей, произнесенных на втором заседании (Маклакова, Шульгина).

Правые депутаты тщетно пытались доказать «прогрессивным», что они встали на путь политического экстремизма и, по существу, призывают к свержению правительства. «Ваши слова ведут к восстанию, народному возмущению», — восклицал Марков.

Прогрессистов активно поддержали социал-демократы и трудовики. От имени первых Чхеидзе, выступая в первый день после оглашения декларации блока Шидловским, заявил, что его фракция поддерживает стремление блока употребить «все законные средства борьбы с правительством», и добавил: «Не знаю, хватит ли у вас решимости отвергнуть бюджет?» Он также заявил, что в декларации не совсем внятно сказано об изменниках, действиях и замыслах тех, кто держит в руках судьбу страны.

В том же духе «уточнений» декларации блока прошла и речь Керенского, полная патетических возгласов: «Страна истекает кровью», власть разрушает «организм государства, руководствуется нашептываниями и указаниями безответственных кругов»… «Мы заставим уйти тех, кто губит, презирает, издевается над страной… Штюрмер и Протопопов не осмелятся прийти сюда, они знают, какая буря негодования и возмущения их ожидает, если они появятся на этой кафедре». Керенский срывал аплодисменты, обыгрывая неожиданный уход из зала заседаний Штюрмера и Протопопова, вслед которым неслись крики: «Вон, долой изменника Штюрмера»²¹.

От громкого, скандального бездоказательного обвинения в измене Штюрмер защищался крайне неумело. Он уклонился от быстрого эффективного разоблачения клеветников в Думе, он не решился и распустить ее, или просто демонстративно наказать лгунов. Премьер заявил, что подает в суд на Милюкова за клевету. Но эту весть Милюков встретил с полным одобрением: еще бы, он и в зале суда повторил бы первоноябрьское шоу. Только 9 ноября, с недельным промедлением, Штюрмер свое решение о судебном преследовании Милюкова «подверг благоусмотрению» императора и получил доклад с резолюцией: «Согласен». Но она реализована не была. Поразмыслив над ситуацией, Николай II полностью разочаровался в премьере. 10 ноября царь отправил Штюрмера в отставку. Милюковская «Речь» захлебнулась от восторга: «Впервые в истории наших представительных учреждений установлено в столь ясной и определенной форме соотношение между мнением большинства Думы о кабинете и существовании последнего». Газета, фактически же Милюков, настаивала на немедленной отставке Протопопова²².

Аналогичные суждения высказал и орган прогрессивной партии «Утро России»: «Одно ясно: уход Штюрмера повлечет за собой уход ряда других министров и сформирование нового кабинета… происходит нечто такое, что может быть истолковано как прецедент к установлению ответственности министров»²³. Речь шла о реализации требования, выдвинутого еще Первой Думой и содержащегося в программе прогрессивной партии и созданного ею блока. Но эти надежды были преувеличенными, отставка Штюрмера не сопровождалась увольнением Протопопова, общим изменением кабинета. Видимость осталась только видимостью, до «прецедента» дело не дошло. Милюков вспоминал позже эти события, запавшие в его душу, с застарелой грустью: «Казалось, тут одержана какая-то серьезная победа. Но это только казалось. Самый выбор нового главы правительства показывал, что власть не хочет выходить из своих окопов и продолжает искать своих слуг в той же старой среде старых сановников»²⁴.

Родзянко вспоминает, что после речи Милюкова, убедившись, что руководство Думы «прохлопало» крамольную немецкую фразу об «измене» царицы, он немедленно поставил в Думе вопрос о своей отставке, но был немедленно переизбран (за — 228, против — 58). Получив доверие, он немедленно запросил у императора аудиенцию и выслал ему в Ставку полную стенограмму речи Милюкова (со злополучной фразой об измене). Император, получив документы с двух сторон, мог теперь более взвешенно оценивать события. Премьер-министр Штюрмер выехал в Ставку, чтобы настоять на немедленном роспуске Думы, но в дороге, где-то под Оршей, ему вручили телеграмму об отставке и назначении Трепова. Узнав о случившемся, императрица в сопровождении Протопопова спешит в Ставку.

Александр Федорович Трепов (с октября 1915 г. был министром путей сообщения) был давно близок ко двору (как и его старший брат Дмитрий, известный по попытке создать кабинет общественного доверия во главе с Муромцевым в 1906 г.). Младший Трепов показал себя энергичным министром, обеспечившим бесперебойную работу транспорта в сложных условиях войны и огромных потерь в подвижном составе. Он, как и старший брат в прошлом, был из тех опытных профессионалов-бюрократов, которые понимали необходимость сотрудничества с Думой, тем паче в войну.