Государева почта. Заутреня в Рапалло - [29]

— Ну что ж, я готов, — сказал Буллит, не выразив особенной радости, в его ответе было согласие и на участие Цветова в посещении русского дома. — Значит, юная хозяйка? А кто она такая… хозяйка? Она ведь русская, а следовательно, должна еще что–то делать?

— Водит экскурсии, — с готовностью ответил Стеффенс. — Показывает русской революции Рафаэля…

— О, Рафаэля! — только и мог воскликнуть Буллит.

Цветова увлек этот поход за Москву–реку. Все–таки у Стеффенса был талант общения. Не так уж долго он видел Крайнова, а сумел заинтересовать настолько, что тот захотел принять его у себя дома. Ну, разумеется, приглашение адресовано делегации, но, не будь Стефа, не было бы и приглашения. Нет, Стеф на коне! Он на коне и в ином смысле: его не смутило высокое положение хозяина, и, собираясь в гости, он увязал пакет, уложив часть своих припасов — по нынешним временам это было, пожалуй, предусмотрительно и не должно было обидеть хозяев. Нет, решительно был у Стефа талант общения, а следовательно, потребность видеть новых и новых людей, открывая в них такое, что обогащало представление о мире…

На их звонок точно откликнулись окна, выходящие на заснеженный двор, все пять окон, вначале два, потом, пораздумав, остальные три, видно, хозяева находились в задних комнатах, где гостей не принимают.

Дверь открыл Крайнов. Сегодня он показался Цветову неожиданно высоким и больше обычного сребро–главым, да и голос соответствовал его стати. Еще там, в вагоне, Цветов сказал себе: для обычной беседы такой голос, пожалуй, был излишне трубным, вот и теперь стоило усилий пригасить его.

— Заходите, пожалуйста, — протрубил Крайнов. Цветов огляделся. На вешалке висела шинель, и

над шинелью торчком был водружен шлем.

— Хотите знать, не упрятал ли я в доме красного офицера? — засмеялся хозяин. — Не упрятал — мои доспехи! Сберег как воспоминание об Урале… — Цветову показалось, что хозяину было в радость вспомнить Урал. — Прошу вас, — пробасил Крайнов и, оглянувшись, бросил во тьму: — Ася, дети, встречайте гостей!..

Вначале послышался перестук каблучков хозяйки стремительный, а потом возникла она сама. Цветов должен был сказать себе: Стеффенс был недалек от истины. Та, кого он назвал юной, действительно была прелестна: невелика ростом, светлоглаза, светловолоса.

— Ой, господи, не надо, не надо!.. — взмолилась она, увидев в руках Стеффенса сверток, который он на раскрытых ладонях поднес ей. — Я вас предупреждала, не надо!.. — произнесла она, однако в глазах ее была благодарность. — Вот сюда, пожалуйста, — добавила она, увлекая гостей. — Здесь не так просторно, но тепло…

Они прошли в комнату, которая и в самом деле была невелика. В открытой печи, над которой простерлась стена обливного кирпича, потрескивали поленья — запах напитанного смолой дерева, непобедимо лесной, бодрящий, шел из печи.

— Садитесь, гости дорогие, поближе к печи, — . указала она на низкие полукресла, обступившие невысокий столик, придвинутый к очагу. — Тут нам будет тепло и, пожалуй, уютно… — она взглянула на открытую дверь, за которой, поотстав, сейчас находился Крайнов, он говорил по телефону. — Вот только одна печаль, как бы хозяина не вызвали… — произнесла она, прислушиваясь к разговору, который сейчас вел муж, она обратила глаза к окну, за которым во мгле раннего вечера поблескивал неяркими огнями кремлевский холм. — Верите, как зазвонит телефон, тотчас смотрю туда… Все звонки из Кремля!..

Стеффенс произнес с неумелой прилежностью, расчленив по слогам:

— Крем–лин… Крем–лин…

Крайнов уже закончил телефонный разговор и встал в дверях.

— Однако соловья баснями не кормят, прошу вас, дорогие гости! — Крайнов простер руку и чуть ли не упрятал под нею стол со всеми разносолами, которые по нынешней поре не так уж и скудны: картошка–кормилица под томатом и сметаной, селедка в подсолнечном масле, кусок овечьего сыра, брусок баранины в тончайших срезах. Бутылка белоголовки, сохраненная на праздники, к разносолам не относилась, но на столе присутствовала. — Разрешите? — хозяин не удержал могучего вздоха, и выводок рюмок будто сам вспорхнул и разлетелся по столу, встав там, где надлежит ему быть, большая пятерня хозяина с зажатой в ней белоголовкой точно описала круг над столом, разливая бесценную жидкость. — Будем здоровы!..

Выпили с готовностью, чуть азартной, не очень соответствующей количеству выпитого.

— Нет, нет, так ли это лишено смысла: превратить яшму и малахит в баржи с зерном и накормить Питер?.. — сказал Крайнов, возвращаясь к разговору со Стеффенсом в предыдущую встречу.

— И Питер не накормишь, и яшму с малахитом потеряешь! — не совладала с собой Крайнова — понимала, что большая сдержанность была бы тут уместнее, но не стерпела и бросила в сердцах.

— Если даже накормишь одного–единственного человека, есть смысл проститься с малахитом! — отрезал Крайнов гневно.

— Правда за внуками… — кротко произнес Стеффенс. — Как они взглянут на это из своего двадцать первого века — что–то могут одобрить, а что–то и не одобрить!

— Нет, надо быть точным: что–то поймут, а что–то не поймут! — откликнулся хозяин. — Я не уступлю внукам своего права вершить суд, правду буду устанавливать я…