Гостья - [141]

– Я не знаю, – ответил Жербер. Он заколебался. – С девчонками ничего нельзя: ни прогуляться, ни напиться – ничего. Они не понимают шуток, и, потом, с ними всегда требуется множество церемоний, все время чувствуешь себя виноватым. – И он убежденно добавил: – Мне нравится, когда с людьми я могу быть именно таким, какой я есть.

– Со мной не стесняйтесь, – сказала Франсуаза.

Жербер громко рассмеялся.

– О, вы! Вы – как мужчина! – с симпатией сказал он.

– Это верно, вы никогда не принимали меня за женщину, – заметила Франсуаза.

Она почувствовала на своих губах странную улыбку. Жербер с любопытством взглянул на нее. Отвернувшись, она допила свой стакан. Она плохо взялась за дело, ей было стыдно прибегать с Жербером к неловкому кокетству. Уж лучше было бы откровенно продолжить: вас очень удивит, если я предложу вам переспать со мной? Или что-то в таком роде. Однако губы ее отказывались произнести эти слова. Она показала на пустое блюдо.

– Вы полагаете, она даст нам еще что-то? – спросила она. Голос ее звучал не так, как ей хотелось бы.

– Я не думаю, – ответил Жербер.

Молчание слишком затягивалось, в воздухе повеяло чем-то двусмысленным.

– Во всяком случае, можно попросить еще вина, – сказала она.

И снова Жербер взглянул на нее с некоторым беспокойством.

– Полбутылки, – сказал он. Франсуаза улыбнулась. Ему нравились простые ситуации. Догадался ли он, почему ей понадобилось прибегнуть к опьянению?

– Мадам, будьте любезны, – позвал Жербер.

Вошла старуха и поставила на стол кусок вареной говядины с овощами.

– Чего вы хотели бы после? Сыра? Конфитюра?

– Думаю, есть нам больше не захочется, – отвечал Жербер. – Принесите нам, пожалуйста, еще немного вина.

– Почему эта безумная старуха сначала стала говорить, что у нее нечего есть? – спросила Франсуаза.

– Местные люди часто бывают такими, – заметил Жербер. – Думаю, они не слишком заинтересованы в том, чтобы заработать двадцать франков, и говорят себе, что им причинят беспокойство.

– Наверное, что-то в этом роде, – согласилась Франсуаза.

Женщина вернулась с бутылкой. Поразмыслив, Франсуаза решила не пить больше одного или двух стаканов. Ей не хотелось, чтобы Жербер мог приписать ее поведение мимолетному помутнению.

– Словом, – продолжала она, – вы упрекаете любовь в том, что с ней чувствуешь себя стесненно. Но не думаете ли вы, что жизнь обеднеет, если отказаться от всяких отношений с людьми?

– Но есть иные глубокие отношения, кроме любви, – с живостью возразил Жербер. – Дружбу я ставлю гораздо выше. Я вполне удовольствовался бы жизнью, в которой существовали бы лишь дружеские отношения.

Он с какой-то настойчивостью смотрел на Франсуазу. Хотелось ли и ему тоже заставить ее что-то понять? Что дружеские чувства, которые он испытывал к ней, были настоящие и что она была ему дорога? Он редко так много говорил о себе: в этот вечер его отличала какая-то особая приветливость.

– По сути, я никогда не смогу полюбить того, к кому не буду сначала испытывать дружеских чувств, – сказала Франсуаза. Она употребила фразу в настоящем времени, но придала ей безучастное, утвердительное звучание. Ей хотелось бы что-то добавить, однако ни одна из фраз, висевших у нее на языке, не могла сорваться с него. Под конец она сказала: – Просто дружба, я нахожу это невыразительным.

– Я так не считаю, – сказал Жербер. Он немного ощетинился; он думал о Пьере, о том, что нельзя дорожить кем-то больше, чем он дорожил Пьером.

– Да, в сущности, вы правы, – сказала Франсуаза.

Положив вилку, она пошла и села у огня; Жербер тоже встал и, взяв возле камина толстое круглое полено, ловко положил его на подставку для дров.

– Теперь вы закурите добрую трубку, – сказала Франсуаза. И, не скрывая порыва нежности, добавила: – Мне нравится, когда вы курите трубку.

Она протянула руку к огню; ей было хорошо, этим вечером между ней и Жербером установилась почти объявленная дружба, зачем требовать чего-то большего? Он слегка наклонил голову, и огонь золотил его лицо. Сломав сухую хворостинку, Франсуаза бросила ее в очаг. Ничто не могло уже убить охватившее ее желание держать эту голову в своих руках.

– Что будем делать завтра? – спросил Жербер.

– Мы поднимемся на Жербье-де-Жонк, потом на Мезено. – Встав, она порылась в своем рюкзаке. – Я не знаю в точности, где лучше спускаться. – Она разложила на полу карту, открыла путеводитель и сама растянулась рядом.

– Хотите посмотреть?

– Нет, я доверяю вам, – отозвался Жербер.

Она рассеянно взглянула на сеть мелких дорог, окаймленных зеленью и утыканных синими пятнами, обозначавшими места обзора; что будет завтра? На карте ответа не было. Ей не хотелось, чтобы это путешествие закончилось в сожалениях, которые теперь обернулись бы угрызениями и ненавистью к ней самой: она заговорит. Но доставит ли Жерберу удовольствие целовать ее? Возможно, он об этом никогда не думал; она не вынесет, если он уступит ей из вежливости. Кровь бросилась ей в лицо; она вспомнила Элизабет: женщина, которая берет; эта мысль приводила ее в ужас. Она подняла глаза на Жербера и немного успокоилась. Он был слишком привязан к ней и слишком уважал ее, чтобы втайне смеяться над ней; что требовалось, так это умело подготовить ему возможность откровенного отказа. Но как за это взяться?