Гости Анжелы Тересы - [91]

Давид закричал в бешенстве, совершенно не владея собой:

— Вы что, стреляете в безоружного?!

— Я застрелил преступника при попытке к бегству! — закричал в ответ жандарм.

Он был возбужден, показывал куда-то своим карабином.

— Он стоял на месте, — глухо сказал Давид.

Жандарм за полсекунды оценил обстановку: потом ударил его наотмашь, ладонью по лицу. Давид не был подготовлен к удару, он не отпрянул назад и не отклонился в сторону, но увидел желтый блеск в глазах жандарма.

Наконец-то ты попался, говорил его взгляд. К дьяволу твой паспорт и твое консульство и как оно там все называется, что делало тебя таким недоступным, таким неуязвимым. Теперь ты, наконец, в наших руках.

С глухим удивлением Давид почувствовал горячую боль от удара. Так вот как это ощущается? Когда у тебя уже нет никакой защиты от огня?

Откуда ни возьмись появились зрители: Анунциата, старый садовник, несколько прохожих по дороге к мессе.

Они были молчаливы и испуганы, но когда жандарм ударил Давида, в толпе раздался глухой ропот.

Жандарм закричал им резким мальчишеским голосом:

— Он скрывал у себя преступника! Он сам преступник! Ну, подождите, вот придет начальство.

— Кто-нибудь должен сходить за врачом, — сказал Давид, глядя на Жорди.

Жандарм сделал по направлению к Жорди какое-то движение и Давид вздрогнул; но на этот раз обошлось без насилия, просто жандарм бесцеремонно повернул Жорди на спину. Стало ясно, что никакой врач Жорди уже не поможет. Даже если приедет, завывая скорая помощь с хирургами наготове для переливания крови.

Давиду стало плохо от запаха крови, внутри у него все обмякло, все горело — ему стало тошно от одного страха, что он испугается.

В дверях дома показалась Анжела Тереса. На голове у нее была черная шаль, она шла своими медленными, неверными шагами, опираясь на палку. Когда она подошла к кучке окружавших Жорди людей, перед нею все расступились, даже жандарм отошел в сторону.

Она остановилась и посмотрела вниз, на Жорди. Друг ее сыновей; последний из ее сыновей.

Дымка одиночества сразу окутала их обоих, хотя она не плакала и не произнесла ни слова. Губы ее тихо шевелились, шепча то ли молитву, то ли проклятие; вокруг нее образовалось силовое поле, заставившее перекреститься нескольких стоявших рядом.

Она подняла свои померкшие глаза.

— Внесите его в дом, — сказала она, не повышая голоса.

Никто не двинулся с места, все только угрюмо взглянули на жандарма.

— Мой товарищ пошел за подкреплением, — буркнул он.

Она оперлась на палку, немного выпрямилась.

— Внесите его, — сказала она, не повышая голоса.

— Остаться здесь! — резко приказал жандарм Давиду, но не стал возражать, когда садовник и кто-то еще пошли к сараю и, сняв с петель дверь, осторожно положили на нее Жорди, затихшего и выпрямившегося.

— В зал, — показала рукой Анжела Тереса.

Получилась целая процессия — мужчины, несшие покойного, Анжела Тереса, опиравшаяся на руку Давида, Анунциата, жандарм с карабином, несколько простых прохожих, на которых он рявкнул, когда они тоже хотели войти в дом. Они сразу же повиновались, вернулись обратно и остановились у кровавого пятна.

Дверь положили на четыре стула, два в изголовье и два в ногах.

— Оставьте его Анунциате и мне, — сказала Анжела Тереса.

Кто поклонился, кто перекрестился, потом все вышли, прикрыв за собой двери.

Жандарм показал карабином на стул в холле. Давид сел. Было слышно, как обе женщины сходили за бельем и водой.

Жандарм зажег свой «капораль», сделал несколько нервных затяжек. Руки его слегка дрожали. Возможно, он в первый раз убил человека.

Несколько запекшихся пятен крови на полу безмолвно выкрикивали свое обвинение. Резким тоном он приказал Анунциате их вытереть.

Он не мог оставаться безучастным к глухому молчанию, к избегавшим его взорам. Но в его взгляде хищного зверя, в желтых с крапинками глазах не было раскаяния, был только страх, который мог обернуться жестокостью.

«Подкрепление» заставляло себя ждать. Начальство праздновало рождество со своими домочадцами, наверно им думалось, что вообще преступление и кровопролитие не уйдут от них и после праздников.

Человек в оливково-зеленом мундире храбрился и потому начал бахвалиться.

— Думаете, вы нас тогда провели, — сказал он, небрежно поигрывая карабином. — А некоторые решили, что Жорди удалось сбежать в Барселону. Но мой товарищ и я, мы-то оказались похитрее, чем они. И чем вы. Мы внушили вам, что у нас нет никаких подозрений. Вы нас не замечали, а мы за вами все время следили. Мы-то знали, что рано или поздно вы осмелеете и себя выдадите.

Какое там «осмелеете»! Когда того несчастного от страха одолевает чувство удушья и он выбегает, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха… Вот как, должно быть, произошло. Это было единственное объяснение, почему Жорди выбежал на улицу прямо средь бела дня.

Но кое-что оставалось непонятным. Он ведь не бежал. Он шел спокойным шагом. Остановился и стал смотреть на горы с таким выражением, как будто прошел насквозь через свой страх и вышел уже с другой стороны. Это не было ошибкой. Давид видел его спереди, в свете яркого дня.

Неужели он стоял там, предлагая свою грудь в качестве мишени?