Гость - [4]
Быстро подходит к шторам и скрывается за ними. Через две секунды входит снова, запыхавшийся, расхристанный. Завидев ФРЕЙДА — как будто только что, — бросается к нему и падает в ноги.
Сударь, сударь, спасите меня, умоляю! За мной гонятся, спасите! (Он играет превосходно.) Вон они, уже там… (Подбегает к окну.) Гестапо! Они меня видели. Заходят в дом! (Снова падает на колени.) Спасите, не выдавайте меня!
ФРЕЙД (на минуту захваченный игрой). Гестапо?
НЕЗНАКОМЕЦ (преувеличенно театрально). Спрячьте, о, спрячьте меня!
ФРЕЙД (спохватившись, отталкивает НЕЗНАКОМЦА). Прекратите!
НЕЗНАКОМЕЦ (обрывая игру). Вам не жалко несчастную жертву?
ФРЕЙД. Вы никакая не жертва, а паяц!
НЕЗНАКОМЕЦ встает.
НЕЗНАКОМЕЦ. Вы сами захотели, чтобы я чего-нибудь вам наплел.
ФРЕЙД (овладев собой, уверенным тоном). Ну вот что, я вижу два возможных объяснения тому, зачем вы сюда явились: вы либо вор, либо больной. В первом случае, вам здесь нечего делать — ваши коллеги из гестапо уже выгребли все подчистую. Во втором же…
НЕЗНАКОМЕЦ. А третьего вы не допускаете?
ФРЕЙД. Вы не больной?
НЕЗНАКОМЕЦ (его коробит это слово). Больной! Какое мерзкое слово — законная лазейка для смерти.
ФРЕЙД. Если вы не больной, то чего ради пришли ко мне?
НЕЗНАКОМЕЦ (фальшиво). Мало ли что еще могло меня привести: любопытство, восхищение.
ФРЕЙД (пожимает плечами). Так говорят все мои больные!
НЕЗНАКОМЕЦ (фальшиво). Может быть, я пришел по поводу одного знакомого…
ФРЕЙД. Вот-вот, а потом так…
НЕЗНАКОМЕЦ (с досадой). Хорошо… предположим, я сам нуждаюсь в вашей помощи… что вы мне можете посоветовать?
ФРЕЙД. Записаться на прием! (Подталкивает НЕЗНАКОМЦА к двери.) Всего хорошего, сударь, мы выберем время, которое устроит нас обоих, и увидимся через несколько дней.
НЕЗНАКОМЕЦ (упирается). Невозможно. Завтра меня тут уже не будет, а через пару месяцев не будет и вас.
ФРЕЙД. Как вы сказали?..
НЕЗНАКОМЕЦ. Вы поедете в Париж, к принцессе Бонапарт… потом в Лондон, в Мерсфилд-Гарденс, если мне не изменяет память…
ФРЕЙД. Мерсфилд-Гарденс?.. С чего это вам вздумалось… у меня и в мыслях такого нет…
НЕЗНАКОМЕЦ. Точно вам говорю! Да не беспокойтесь, все будет хорошо. Вас примут с почетом, лондонская весна придется вам по душе, вы закончите свою книгу о Моисее.
ФРЕЙД. Вы, я вижу, читаете научную прессу.
НЕЗНАКОМЕЦ. Как там она у вас будет называться? «Моисей и монотеизм»? Не стану говорить, какого я о ней мнения.
ФРЕЙД (перебивает). Я еще не придумал название! (Повторяет про себя, обдумывая предложение НЕЗНАКОМЦА.) «Моисей и монотеизм»… а что, неплохо… вполне в духе… Вы интересуетесь психоанализом?
НЕЗНАКОМЕЦ. Скорее лично вами.
ФРЕЙД. Кто вы?
НЕЗНАКОМЕЦ (продолжая прерванную тему). Но, что самое странное, вы будете жалеть о Вене.
ФРЕЙД (резко). Ну уж нет!
НЕЗНАКОМЕЦ. Плод распробуешь хорошенько, только когда съешь. К тому же вы из тех людей, которым доступен лишь потерянный рай. Да-да, вы будете жалеть о Вене… Уже жалеете — могли бы уехать месяц назад, а все не едете.
ФРЕЙД. Просто я надеялся на лучшее. Думал, все уладится.
НЕЗНАКОМЕЦ. Просто вам жаль расстаться с Веной. Здесь, по аллеям Пратера, вы бегали в коротеньких штанишках, в здешних кофейнях излагали свои первые теории, здесь, по набережным Дуная, гуляли в обнимку со своей первой любовью, а потом чуть не утопились в ласковых дунайских волнах… В Вене остается ваша молодость. А в Лондоне ждет старость. (Прибавляет скороговоркой, словно сам себе.) И все же я вам завидую…
ФРЕЙД. Скажите, кто вы?
НЕЗНАКОМЕЦ. Вы не поверите.
ФРЕЙД (желая покончить с раздражающей неопределенностью). В таком случае уходите!
НЕЗНАКОМЕЦ. До чего же вы устали от людей, что так спешите отделаться от меня. Я думал, вы более внимательны к пациентам, доктор Фрейд. Выставляете меня вон! Разве можно так обращаться с невротиком? Может быть, вы — его последняя надежда. Что, если я сейчас пойду и брошусь под машину?
На ФРЕЙДА речи гостя произвели сильное впечатление, он опускается на диван.
ФРЕЙД. Вы пришли не вовремя, нынче вечером нет никакого доктора Фрейда… Лечить людей… Думаете, если я лечу других, то не могу страдать сам? Иной раз меня разбирает зло на тех, кого я спас, мне-то никто не поможет, я один со своим горем…
НЕЗНАКОМЕЦ. Она вернется.
ФРЕЙД вопросительно поднимает голову.
АННА. Ее долго не продержат. Никто им не позволит, и они это прекрасно знают. Она скоро вернется, и вы прижмете ее к груди с щемящим чувством, больше похожим на отчаяние, чем на счастье, — вот когда понимаешь, что жизнь держится на тонкой ниточке, и на этот раз она не оборвалась… эта хрупкость дает силы любить…
ФРЕЙД. Кто вы?
НЕЗНАКОМЕЦ. Когда вы вот такой, как сейчас, очень хочется признаться.
Порывается погладить ФРЕЙДА по голове. Тот, удивленный, внезапно принимает решение. Пружинисто встает. В нем просыпается врач.
ФРЕЙД. Вам нужна моя помощь?
НЕЗНАКОМЕЦ (с оттенком удивления). Да. То есть нет. То есть… Мне показалось… э, смешно подумать… пустые надежды… По правде говоря, сильно сомневаюсь…
ФРЕЙД…что я смогу вам помочь. Ну, конечно! (Привычно воодушевляясь.) Каждый считает себя уникальным, наука же утверждает обратное. Я займусь вами — все равно остается только ждать до утра.
Книга Э.-Э. Шмитта, одного из самых ярких современных европейских писателей, — это, по единодушному признанию критики, маленький шедевр. Герой, десятилетний мальчик, больной лейкемией, пишет Господу Богу, с прелестным юмором и непосредственностью рассказывая о забавных и грустных происшествиях больничной жизни. За этим нехитрым рассказом кроется высокая философия бытия, смерти, страдания, к которой невозможно остаться равнодушным.
Впервые на русском новый сборник рассказов Э.-Э. Шмитта «Месть и прощение». Четыре судьбы, четыре истории, в которых автор пристально вглядывается в самые жестокие потаенные чувства, управляющие нашей жизнью, проникает в сокровенные тайны личности, пытаясь ответить на вопрос: как вновь обрести долю человечности, если жизнь упорно сталкивает нас с завистью, равнодушием, пороком или преступлением?
Эрик-Эмманюэль Шмитт – мировая знаменитость, пожалуй, самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Это блестящий и вместе с тем глубокий писатель, которого волнуют фундаментальные вопросы морали и смысла жизни, темы смерти, религии. Вниманию читателя предлагается его роман «Евангелие от Пилата» в варианте, существенно переработанном автором. «Через несколько часов они придут за мной. Они уже готовятся… Плотник ласково поглаживает крест, на котором завтра мне суждено пролить кровь. Они думают захватить меня врасплох… а я их жду».
XXI век. Человек просыпается в пещере под Бейрутом, бродит по городу, размышляет об утраченной любви, человеческой натуре и цикличности Истории, пишет воспоминания о своей жизни. Эпоха неолита. Человек живет в деревне на берегу Озера, мечтает о самой прекрасной женщине своего не очень большого мира, бунтует против отца, скрывается в лесах, становится вождем и целителем, пытается спасти родное племя от неодолимой катастрофы Всемирного потопа. Эпохи разные. Человек один и тот же. Он не стареет и не умирает; он успел повидать немало эпох и в каждой ищет свою невероятную возлюбленную – единственную на все эти бесконечные века. К философско-романтическому эпику о том, как человек проходит насквозь всю мировую историю, Эрик-Эмманюэль Шмитт подступался 30 лет.
Эрик-Эмманюэль Шмитт — философ и исследователь человеческой души, писатель и кинорежиссер, один из самых успешных европейских драматургов, человек, который в своих книгах «Евангелие от Пилата», «Секта эгоистов», «Оскар и Розовая Дама», «Ибрагим и цветы Корана», «Доля другого» задавал вопросы Богу и Понтию Пилату, Будде и Магомету, Фрейду, Моцарту и Дени Дидро. На сей раз он просто сотворил восемь историй о любви — потрясающих, трогательных, задевающих за живое.
Эрик-Эмманюэль Шмитт — мировая знаменитость, это едва ли не самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Впервые на русском языке новый роман автора «Женщина в зеркале». В удивительном сюжете вплетаются три истории из трех различных эпох.Брюгге XVII века. Вена начала XX века. Лос-Анджелес, наши дни.Анна, Ханна, Энни — все три потрясающе красивы, и у каждой особое призвание, которое еще предстоит осознать. Призвание, которое может стоить жизни.
Драма о браке Джорджа Оруэлла с 30-летнему помощницей редактора журнала Соней Браунелл. Лондон, 1949 год. В больнице «Юнивесити колледж» находится Джордж Оруэлл с тяжелой формой туберкулеза…
В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.