Микроавтобус остановился у главных ворот космодрома. Отсюда были хорошо видны здания технических служб, кабельзаправочные башни, стартовые фермы.
Аля взглянула на Юрия. Таким она его еще не видела. Впервые за все время их знакомства глубокая настоящая морщина прорезала его мощный лоб, в глазах высветилось мучительное раздумье.
Сигом думал:
«Чем я могу помочь ей? Стереть из ее мозга память обо мне, как намеревался сделать когда-то давно? Тогда я мог бы и в самом деле совершить это. Тогда я еще не знал в полной мере, что память человека — это он сам. Недаром в крови своей люди несут соль океана, как память о колыбели, в которой родились...
Что со мной творится? Как расшифровать мое состояние? Одновременное включение противоречивых программ создает новые, неучтенные программы...»
Но и думая обо всем этом, страдая болью и тоской, во сто крат большей, чем любая человеческая боль, Юрий не переставал быть самим собой, сигомом. Один из участков его мозга продолжал работать в заданном режиме, думать о Программе, которую вложили в него люди, о цели, которую они поставили перед ним и которую он сам поставил перед собой:
«Все рассчитано. Я войду в подпространство в момент Большого противостояния. Только тогда я смогу обнаружить горловину...
81257650064*25 + 173068590423*6 + (3000086700*15 — 187). 999265008...»
Снова и снова мысли его возвращались к людям, которых он покидал, и к этой женщине, которая любила его, сигома, но даже в мыслях не называла его этим словом. Он знал, что перед Советом, на котором решался вопрос о его полете к горловине, Аля сказала Михаилу Дмитриевичу: «Он должен лететь. Это стало смыслом его жизни».
«Чем же я могу помочь ей сейчас?» — думал Юрий и не находил ответа. И вместо того чтобы поскорей проститься с ней здесь, у ворот, чтобы поскорей прекратить эту муку, он стоял беспомощно и, чтобы только не молчать, говорил совсем не то, что хотел и что нужно было говорить на прощанье.
— Знаешь, я понял одну важную истину, которую знают все люди. Наш общий знакомый Михаил Дмитриевич, — Юрий взглянул на ученого, который уже вылез из машины и топтался неподалеку, не решаясь поторопить их, — сказал бы, что новое — это плохо забытое старое.
При этом Юрий пожевал губами и стал очень похож на Михаила Дмитриевича.
— Оказывается, еще ученые древности понимали, что человек — не только сын Земли, но и дитя космоса. Его, как и всё на Земле, как и саму Землю, породил космос. Значит, его здоровье и жизнь неразрывно связаны с космосом. Но эту истину стали слишком превозносить, ее нарядили в золоченые одежды, подрумянили и подкрасили — одним словом, превратили в свою противоположность, в догму. Забыв о том, что человек во всем зависит от Земли, от ее магнитного поля, от состояния ее атмосферы, что он живет в обществе и подчиняется его законам, все поведение человека, его судьбу стали связывать с расположением и движением светил. Так истина, ставшая догмой, попала в услужение к шарлатанам...
— Гороскопы? — спросила Аля.
По ее заинтересованному лицу он понял, что сумел-таки хоть немного отвлечь ее от грустных мыслей.
— И это тоже. Они предсказывали то, чего нельзя было предсказать без учета земных условий. А чтобы обработать колоссальные массивы информации, не было подходящего инструмента. Накапливались ошибки. В гороскопы перестали верить. И вместе с водой, как это часто бывало, выплеснули и ребенка. Теперь жизнь и судьбу человека связывали только с Землей, с земными условиями. Должно было пройти много времени, люди должны были выйти в космос, чтобы заново открыть старую истину, что они — дети космоса, что без учета излучений звезд нельзя эффективно лечить болезни, что с солнечной активностью связана изменчивость микробов и вирусов, что потоки космических частиц влияют на все биологические процессы. Заветная сказочная шкатулка, в которой спрятана тайна живой воды, тайна происхождения и бессмертия, находится за пределами Земли, Солнечной системы...
— За пределами Вселенной?
Он улыбнулся:
— Ты уже опережаешь меня, малыш. Помнишь, я говорил тебе о птице, о бабочке, которую нужно выпустить из комнаты, чтобы спасти?
— Ты собираешься это сделать с людьми? — спросила она, сморщив нос, будто собираясь чихнуть. — Надо бы все же спросить и у них.
— Ты слишком забегаешь вперед, малыш. Я никого не собираюсь пока выпускать, кроме себя. В этом я полностью согласен со своими создателями и с их замыслом. Мне нужно выйти за пределы замкнутого мира, чтобы больше узнать о нем. Сейчас я стартую с Земли на корабле, а на внешней орбите, причалив к спутнику-базе, соберу из уже запущенных в космос блоков новый корабль и попытаюсь через подпространство выйти к горловине Вселенной, через которую она связана с тем, что находится за ее пределами. Если это мне удастся, я смогу узнать о Вселенной кое-что существенное...
— И обо мне?
Его взгляд потух, устремился в себя. Он застыл, пораженный мыслями, вызванными ее вопросом:
«Я ведь уже пришел к выводу, что высшая ценность человека заключена не в его мощи. Главное — в том, что он может поступать наперекор и своей мощи, и своему бессилию. Главное — не то, что он способен познавать и покорять природу вокруг себя, а то, что благодаря этому он покоряет ее в самом себе. Так он добывает, воспитывает в себе высшую ценность — человечность, в которой и заключена главная истина...
