Гость из Альтрурии - [64]
— Вот уж поистине старые песни на новый лад. Узнаете? «Утопия», «Новая Атлантида» и «Город Солнца», — прошептал профессор, наклоняясь через меня к банкиру. — Да это же мошенник какой-то, и к тому же неумелый.
— А вы выведите его на чистую воду, когда он кончит, — также шепотом посоветовал ему банкир.
Но профессор не пожелал ждать. Он поднялся на ноги и спросил:
— Можно я задам вопрос господину из Альтрурии?
— Разумеется, — любезно ответил альтрурец.
— Только покороче! — вклинился нетерпеливый голос Рубена Кэмпа. — Мы пришли сюда не за тем, чтобы слушать ваши вопросы.
Профессор с презрительной миной отвернулся от него.
— Я полагаю, — обратился он снова к альтрурцу, — что представители внешнего мира посещают иногда и вас, не только вы посылаете их в другие страны?
— Да! Бывает, что люди, потерпевшие кораблекрушение, добираются до наших берегов, ну и корабли, сбившиеся с курса, заходят в наши порты за водой и провизией.
— И как им нравится ваша система?
— Думаю, лучше всего я отвечу на ваш вопрос, если скажу, что в большинстве своем они отказываются покидать нас.
— Ну точь-в-точь Бэкон! — воскликнул профессор.
— В «Новой Атлантиде», вы хотите сказать? — парировал альтрурец. — Да, это просто поразительно, как хорошо Бэкон в этой книге и сэр Томас Мор в своей «Утопии» предугадали некоторые стадии нашей цивилизации и государственного устройства.
— Пожалуй, тут очко в его пользу, а, профессор? — прошептал банкир со смешком.
— Но все эти вдохновенные провидцы, — продолжал альтрурец, после того как профессор хмуро опустился на свое место, выжидая, когда у него снова появится повод куснуть лектора, — предвидевшие нас, в своих мечтах создавали в воображении идеальные государства без учета уроков, преподанных прежней жизнью в условиях конкуренции. Однако, говоря об Альтрурии, я подумал, что вас, американцев, должен заинтересовать тот факт, что наша сегодняшняя экономика сложилась на основе условий, точно соответствующих тем, в которых в настоящее время живете вы. Я понадеялся даже, что, оценив это разностороннее сходство, не увидите ли вы в Америке предвестницу новой Альтрурии. Я понимаю, что некоторым из вас мои рассказы о нашей стране могут показаться столь же необоснованными, как сказочка Мора о другой стране, где люди делили все поровну, по-братски и жили в мире и согласии — весь народ, как одна семья. Но почему бы одной части этой легенды не сбыться в нашем государственном устройстве — ведь сбылась же другая в вашем? Когда сэр Томас Мор писал свою книгу, он с омерзением отметил вопиющую несправедливость того, что в Англии вешают людей за мелкие кражи; во вступлении он устами своих героев порицает убиение людей за любую форму воровства. Теперь у вас никого больше не казнят за кражу, и вы с не меньшим омерзением, чем сэр Томас Мор, вспоминаете этот жестокий закон, пришедший когда-то с вашей старой родины — Англии. Что же касается нас, людей, воплотивших в жизнь утопическую мечту братства и равенства, то мы с таким же отвращением оглядываемся на государство, где когда-то одни были богаты, а другие бедны, одни образованны, а другие невежественны, одни вознесены, а другие унижены, и где крестьянин, сколько бы он ни трудился, часто не мог обеспечить семью достаточным количеством продуктов, а они тем временем расточались почем зря разгулявшимися богатеями. Такое государство вызывает у нас ужас не меньший, чем у вас страна, где вешают человека, стащившего буханку хлеба.
Но мы не сожалеем, что нам пришлось испытать на себе конкуренцию и монополию. Они научили нас кое-чему в области управления промышленностью. Изобретения, дающие экономию в труде, которые Фонд, не задумываясь, использовал в своих корыстных целях, были нами возрождены и употребляются теперь по назначению, то есть так, как было задумано их изобретателями и Творцом этих изобретателей. Передача промышленности в руки государства, предпринятая Фондом в своих интересах, сослужила нам хорошую службу. Мы пустили большие фабрики и заводы, заботясь о рабочих, которых хотели оградить от пагубного воздействия одиночества. Но наши фабрики и заводы не только благотворны, они прекрасны. Они прямо как храмы, да они и есть храмы, олицетворяющие согласие между высшим началом и человеком, которое находит выражение в добросовестной и умелой работе мастера. Их возводят в тенистых рощах на берегу рек, которые и являются для них единственным источником энергии — поскольку мы совсем отказались от пара, памятуя, сколько связано с его использованием неприятностей и для глаз и для слуха. Наша жизнь так незамысловата и наши запросы так скромны, что примитивнейший труд мог бы легко удовлетворить наши потребности, но машинная работа отличается такой четкостью, такой законченностью, что большинство станков мы все же сохранили. Только машины, бывшие когда-то врагами и повелителями рабочих, стали теперь их друзьями и слугами. Если же кто-нибудь захочет делать работу сам, своими руками, государство купит всю его продукцию по той же цене, по какой он продает плоды коллективного труда. Таким образом каждому предоставляется право оставаться индивидуумом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.