- А вы на втором месте?
- Почти на втором, - ответил он, дьявольски быстро улыбнувшись ей.
- Это хорошие мысли. Продолжайте говорить хорошее. Может, нам удастся вытащить вас из склонности к убийству и из наручников.
- Прямо сейчас у меня нет хороших мыслей.
Он замолчал и закрыл глаза. Грейс знала, что, что бы не происходило в его разуме, она не хотела ничего из этого знать.
- Вы не должны быть здесь, - сказал он, его глаза все еще были закрыты. - Здесь не безопасно. Вы должны быть с мужем.
- Закари на конференции, в Австралии. И я никуда не уйду, пока не вернется Нора. Мне все равно, если мой муж разведется со мной, Кингсли арестует меня, и меня уволят из школы за прогулы, я все равно остаюсь.
- Прогулы в школе?
- Я учительница. Учеба начинается на следующей неделе. Но она начнется со мной или без меня.
- Что вы преподаете?
- Английскую литературу в одиннадцатом классе. Преподавать Шекспира семнадцатилетним - это не рыб дрессировать.
Он улыбнулся и затем открыл глаза.
- Я когда-то был учителем, - сказал он. - Учил испанскому и французскому десяти и одиннадцатилетних мальчиков.
- Похоже на ад.
- Именно. Хотя мне нравилось.
- Это по-своему вознаграждается. Если удается достучаться до одного ученика за год, увидеть эту искру понимания, увидеть этот намек на взрослого, какими они могут стать, и ты понимаешь, что именно ты как-то помог ему или ей пройти этот пусть... это стоит всей работы, всех жертв.
- Так было с Элеонор, когда она была девочкой. В тот момент, когда я увидел ее в пятнадцать лет, я точно увидел, кем она станет.
- Неудивительно, что это была любовь с первого взгляда.
- Любовь, страсть, страх, интерес и радость - столько радости. Я думал, что это было мое предназначение, убедиться, чтобы она пережила подростковый возраст и стала женщиной, которую я видел в ней.
- Пережила? Помню, быть подростком довольно сложно, но никак не опасно для жизни.
- Элеонор была не типичным подростком.
- С трудом поверю, что Нора хоть в чем-нибудь была типичной.
- Более точно и не скажешь.
- Если это как-нибудь поможет, думаю, вы проделали отличную работу с ней. Она довольно впечатляющая личность.
- Я пытался не оплошать перед ней. Что сделали все в ее жизни, ее отец был преступником, ее мать считала Элеонор ошибкой. Я с удовольствием забрал ее у них. С большим удовольствием, чем следовало, должен признаться.
- Вы улыбнулись. Хотите, чтобы я сейчас сняла наручники?
- Хотел бы, но я все еще представляю Кингсли в морге. И, конечно, я только концентрирую свой гнев на нем, потому что его здесь нет. Я знаю, что на самом деле не злюсь на него. Повторяю себе это снова и снова.
- Он пытался спасти вас от самого себя. Вы священник, в конце концов. Нельзя сообщать полиции, ФБР и всему миру, что кто-то похитил вашу любовницу.
- Меня меньше всего заботит, что подумает весь мир о моих отношениях с Элеонор. Главное - вернуть ее.
- Конечно, - ответила она, разглаживая юбку на коленях. - Но поможет ли полиция? Я задаю насущный вопрос. Если вы считаете, что они помогут, я лично позвоню Кингсли, будь он проклят.
Отец Стернс отвел взгляд и вздохнул.
- Нет, они не помогут. Они не могут. Прошло тридцать лет, но я так и не забыл, какой была Мари-Лаура. Одержимая натура. Очевидно, она хочет отомстить. Мне. Кингсли. Элеонор будет инструментом мести. Она не пытается украсть бриллиант и скрыться в ночи. Она хочет причинить нам боль. Она уже умирала. Не думаю, что она боится снова умереть. Я боюсь того, что она планирует взять Элеонор с собой. Привлечение полиции лишь увеличит риск смерти Элеонор.
- Мари-Лаура... сестра Кингсли, и она была вашей женой?
- Была... и, по-видимому, является ею. Кингсли ужасно скучал по ней, когда мы были в школе. После смерти его родителей только они с Мари-Лаурой остались друг у друга, и даже тогда их разделял океан - она в Париже, он в Америке. Я думал, если он снова ее увидит, он станет счастливым.
- Она приехала в вашу школу?
- Я договорился о ее приезде. Больше года прошло с тех пор, как они в последний раз виделись - брат и сестра. И все-таки меньше чем через неделю после воссоединения, Мари-Лаура просто заявила, что влюблена в меня.
- Должно быть, это был своего рода шок. Для вас и Кингсли.
- Неприятный шок. Мое сердце было совсем в другом месте, но я не хотел ранить девушку. Кингсли казался таким счастливым, когда она была рядом. Я помню этот день, будто он был вчера. Я отправился на долгую пешую прогулку в одиночестве. Мари-Лаура последовала за мной, спросила, может ли присоединиться ко мне. Мы едва прошли милю, когда она остановилась и призналась, что влюбилась в меня. Я пытался оставаться спокойным, рациональным. Я сказал, что мне жаль, но я не чувствую того же. И ей не стоило принимать это не свой счет. Сказал, что не способен любить ее, как мог бы кто-то другой. Она сказала, что ей все равно.
- Не все равно. Клянусь, не все равно.
- Я сказал ей, если она так хочет, мы можем пожениться, но этот брак будет только на бумаге. Я рассказал ей о трастовом фонде, к которому получу доступ после свадьбы. Они с Кингсли могли получить каждый пенни из него. Бог Свидетель, я не хотел ни цента от своего отца. Я бы ничего не попросил взамен у нее. Она могла быть свободной и быть, с кем пожелает. Все, о чем я просил - позволить мне закончить школьный год в школе Святого Игнатия. По юридическим причинам я думал, так будет лучше, если мы, по крайней мере, несколько месяцев проживем вместе.
