Госпожа Мусасино - [12]

Томико пригласила и Митико, но Акияма остановил жену: «Тебе там не место».

Ужин начался в семь вечера в гостиной тя-но ма,[24]выходящей прямо на лужайку. Оно любил гостей. Ему импонировала распространившаяся после войны мода на обильное угощение. К тому же он гордился тем, что в их отдельную гостиную можно проходить, минуя гостиную дзасики.[25]Оно переоделся в легкое летнее кимоно юката, сел на хозяйское место, скрестив ноги на полу, и принялся сам прихлебывать сакэ перед тремя гостями, не бравшими в рот спиртного.

— Все-таки бедность не несет в себе ничего хорошего. Из нее же ничего не рождается, — повторял он, и почетный гость — коммунист — усмехался.

Кайдзуке, тихому мужчине, было больше тридцати. Благодаря Оно его приняли в фирму, занимавшуюся реактивами, но поступил он туда, видимо, из-за желания укрыться от войны.

Оно, зная об общественной активности Кайдзуки, принял его в фирму не потому, что сочувствовал компартии, а просто из-за присущей ему небрежности. К тому же Кайдзука аккуратно выполнял служебные обязанности и имел хорошие отношения с коллегами. За исключением крамольных мыслей, Кайдзука был обычным человеком.

Оно, давно не общавшийся с Кайдзукой, желал побеседовать с ним не только о политической кухне малочисленной партии. Кайдзука же пришел на ужин с целью увеличить число сторонников партии, записав в их число своего бывшего попечителя. Зашел разговор о том, что после неудачно проведенной забастовки первого февраля партии необходимо принять меры по вовлечению в свои ряды интеллигентов.

Разговор начался, как обычно, с ничего не значащих реплик, но вскоре приобрел политическую окраску. Кайдзука, известный своим многозначительным молчанием, неожиданно превратился в красноречивого оратора. Он отметил, что неудачи с забастовкой первого февраля повлияли на сознание народа. Долго говорил в лекторской манере, показывая всем видом, что заинтересован в этой беседе.

Цутому не питал интереса к политике, но чувствовал опасность возвращения назад, ко временам громогласного национализма. Глядя на расстановку сил перед очередным сражением, он считал, что если позволить нынешней ситуации развиваться в прежнем духе, то добиться безоговорочной победы над прошлым будет трудно. Однако он промолчал.

Акияма был также безразличен к политике и чувствовал примерно то же, что и Цутому, и все же решил вступить в разговор.

— А не опасно ли такое усиленное внимание к народному сознанию? Не вызовет ли оно возрождения старых разрушительных элементов?

— Они уже появились, это правда. Однако есть установленные людьми законы, и разрушение не пойдет дальше конкретных пределов.

— Охо-хо, Кайдзука всегда был оптимистом, да… — Оно засмеялся, поглядывая на сидящую рядом Томико.

Она выходила, чтобы попросить горничную Канэя уложить спать Юкико, и после этого одна хлопотала между кухней и чайным домиком. Но когда наконец-то кушанья были поданы, она уселась со вместе всеми.

Оно завел разговор с Томико о том, каким оптимистом был Кайдзука, когда работал в их фирме. Кайдзука женился по любви на умной студентке из женского университета, в свое время именно этому противился Оно, приговаривая: «Эти супруги-интеллигентки ужасно крикливы». Сейчас, когда все было против компартии, это сильно мучило Кайдзуку, и он все же настаивал: «Я заставлю ее следовать моим путем». А Оно издевался над ним, ведь заставлять кого-либо следовать за собой противоречит идеям партии Кайдзуки о равенстве мужчин и женщин, и Кайдзука, мол, оптимист, что не обращает внимания на действительное положение дел в браке.

Соскользнувшие с уст Оно слова о равенстве мужчин и женщин подхватил Акияма, чтобы повернуть разговор к отмене наказания за прелюбодеяние. Оно был согласен с отменой.

— Не было еще мужчины, согласившегося бы навлечь на себя позор в суде, объявляя, что его жена завела себе любовника, и если доходило до суда, в общем все заканчивалось мирненько…

— Да, это проблема, но улаживать ее надо с двух сторон и наказывать обе стороны, — проговорил Акияма.

На лице Оно появилось странное выражение. Акияма считает, что наказывать надо обе стороны, значит, привычка Оно искать ласк у своих сослуживиц будет ограничена. Он замолчал.

— А при Советах как? Наказание за прелюбодеяние есть? — спросил Акияма Кайдзуку.

— Нет.

— И измен тоже нет?

— Ну, я не знаю точно… Есть, наверное.

— В книге Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства» говорится, что при коммунизме будет введена моногамная система брака. Что же, вы думаете, противоречит это идеям о сексуальности, которые Энгельс излагает в истории брака при первобытнообщинном строе и коллективном браке? У меня сложилось впечатление, что Энгельс отступил от собственного тезиса, чтобы не развивать чувства семейственности в бюргерах.

Это поданное в стендалевском стиле меткое наблюдение было все-таки неправильным. Энгельс всего лишь смог сделать робкое предположение о будущем общества. Однако Кайдзука эту «классику» не очень хорошо помнил.

— Ну, в этом есть политический расчет… И все же, что дальше?

— Да вот, жизнь мужчин и женщин сегодня, при Советах, я, правда, с ней не очень хорошо знаком, но она же противоречит предсказаниям Энгельса, не правда ли?