Господин Зима - [84]

— Да, увяжется. И знаешь… мне его даже немного жаль.

Фигли плыли домой. Из них только Билли Мордаст мог похвастаться, что ему медведь на ухо не наступал, но это было неважно, поскольку пикеты всё равно пели каждый на свой лад, в своём темпе и даже свои слова. Вскоре между ними стали вспыхивать небольшие потасовки, как бывало всегда, когда Фигли веселились от души, и потому песня, эхом отдававшаяся от скал, пока бревно неслось к водопаду, звучала примерно так:

— это бревно вместе с Фиглями и песней кануло вниз и скрылось в клубах тумана.

Тиффани летела над китовьей спиной одного из Меловых холмов. Зима превратила его в белого кита, но снега здесь, похоже, было не так много. Свирепые ветра, которые засыпали склоны снегом, сами же его и сдували. Здесь не было деревьев и почти не было стен, чтобы его удержать.

Подлетая к дому, она стала всматриваться в нижние, огороженные пастбища. Там уже сколачивали загончики для овец, у которых вскоре должны были родиться ягнята. Пусть снега было слишком много для этого времени года (и кто виноват, а?), у овец собственное расписание, и снег им не указ. Пастухи знают, как может свирепствовать зима, когда подходит время окота. Она никогда не сдаётся без боя.

Тиффани приземлилась во дворе Родной фермы и шепнула метле несколько слов. Это ведь была не её метла. Она взмыла в воздух и стрелой понеслась в сторону гор. Метла всегда найдёт дорогу домой, главное — знать, как её туда отправить.

Её встретили родные, было много смеха, чуть-чуть слёз и куча уверений, что Тиффани вытянулась, как бобовый стебель, и уже догнала свою маму, и ещё много всякого, что обычно говорят в таких случаях.

Кроме маленького рога изобилия, она не взяла с собой ничего. Её дневник, одежда и всё прочее осталось в горах. Неважно. Она не сбежала, она прибежала, и вот она здесь и ждёт, когда окончательно вернётся в себя. И чувствует родную землю под ногами.

Она повесила шляпу на гвоздь за дверью и пошла помогать сколачивать сараи для овец.

Это был хороший день. Немного солнечного света пробилось сквозь зимнюю мглу. Посреди снежной белизны цвета делались ярче, словно то, что они по-прежнему здесь, придавало им сияния. Старая сбруя, висящая на стене в сарае, блестела, как серебряная. Даже серые и коричневые оттенки, которые раньше казались такими тусклыми и скучными, будто ожили.

Тиффани достала краски и несколько драгоценных листов бумаги и попробовала нарисовать то, что видит. И в этом тоже была магия. Весь секрет крылся в свете и тени. Если удаётся перенести на бумагу тень и блеск, отпечаток, который всё сущее оставляет в этом мире, то на рисунке появляется в точности то, что ты хочешь изобразить.

Раньше Тиффани рисовала только цветными мелками. Краски оказались куда лучше.

Это был хороший день. День только для неё. Она чувствовала, как какие-то её частички выбираются из укрытия, раскрываются, как бутоны. Завтра её ждёт работа по хозяйству, а ещё на ферму потянутся люди и, смущаясь и нервничая, будут просить помощи у ведьмы. Когда очень больно, никого не волнует, что ведьма, которая прогонит боль, выросла здесь и все помнят, как она бегала в свои два годика в одной рубашонке.

Завтра могло произойти всё, что угодно. Но сегодня зимний мир был полон красок.

Глава 12 ЩУКА

По равнинам поползли слухи об удивительных происшествиях. У самого подножия водопада в хижине жил один старик. Говорили, что его лодку видели на реке — она неслась сама по себе, да так быстро, что чуть не выпрыгивала из воды, только вёсла мелькали. Лодку потом нашли привязанной под мостом в Дверубахи, где проходила большая дорога. Зато запряжённая почтовая карета, стоявшая у постоялого двора, сбежала, оставив валяться на земле всю почту. Возница одолжил лошадь, бросился в погоню и нашёл карету в тени Меловых холмов. Все двери стояли нараспашку, одна из лошадей исчезла.

Лошадь пару дней спустя привёл обратно хорошо одетый юноша. Он сказал, что нашёл её, когда она бродила в полях. Странно, что при этом лошадь была ухожена и сыта.

Очень-очень толстые — вот самое лучшее описание, которое можно дать стенам баронского замка. По ночам замок никто не охранял, потому что ровно в восемь стража запирала караулку и расходилась по домам. Вместо них на дежурство заступал Старый Роббинс, бывший стражник, а ныне ночной сторож, но все знали, что уже к девяти он засыпает у камина. У него был древний рожок, в который Роббинс должен был подуть, если на замок нападут, хотя никто толком не знал, чем это поможет.

Роланд жил в башне под названием Цапля, на самом верху, потому что его тёткам не нравилось лишний раз одолевать столько ступенек. Стены башни тоже были очень-очень толстыми, и это оказалось к лучшему: кто-то приставил к его уху рожок и подул во всю мочь.

Роланд выпрыгнул из кровати, запутался в одеяле, поскользнулся на коврике, укрывавшем ледяной каменный пол, треснулся головой о шкаф и с третьей отчаянной попытки сумел-таки зажечь спичку, а от неё — свечу.

На столике у его кровати лежали большие мехи и рожок Старого Роббинса. Очевидно, мехами-то в рожок и подули. Больше в комнате не было ничего, кроме теней.