Господин мертвец - [86]

Кажется, у меня начинается словесный понос. Ненавижу! Но я все-таки продолжу. Нужно же рассказать, что со мной приключилось.

Я ехала в подъемнике. Он еще называется гондолой — на итальянский манер. А вместе со мной поднимались пятеро мужиков. И вот, вообразите себе: вдруг они все как один вынимают из штанов свои штуки и принимаются их ласкать. Честное слово, я никоим образом их не провоцировала. Они сами… А я просто смотрела в окно и думала о своем, но потом мне неожиданно пришла в голову мысль: может, это не так уж и плохо? Что если сперма приятна на вкус? За свою жизнь я съела прорву фастфуда. Мне нравится, когда в попкорне много соли, и не исключено, что мужское семя похоже на это дело. И раз уж эти парни все равно тут мастурбируют, а до верха горы еще далеко и никто нас не потревожит-так почему бы не попробовать? Настоящее приключение в стиле старушки-Европы. Вдобавок у меня каникулы, а на каникулах обязательно должно случиться что-нибудь эдакое. Так что я решила просто опуститься на колени — и будь что будет…

Один из парней, назвавшийся Бобом, сказал, что готов слить. Я ответила:

— Не надо употреблять такую терминологию. Пожалуйста, грубые парни, сбавьте обороты.

Боб извинился и сказал:

— Кончить.

— Так-то лучше, — одобрила я.

Потом второй парень, по имени Роберт, встал и сказал:

— Поласкай эту штуку.

Боб выдал мне на плечо, а Роберт окропил волосы. Потрясающе. Затем в дело вступил другой Боб, который ласкал себя очень странным способом — будто пытался открыть своим дружком сломанный замок. Он выдавил из себя небольшой сгусток, капнул на меня и сказал:

— Займись им.

Я смерила его взглядом, словно говоря: «Проблемы парень»? Оставалось еще двое. Рик закричал:

— О, черт меня возьми! — и кончил на одного из Бобов, тот начал материться, а тем временем парень по имени Билл тоже опорожнил свой инструмент и попал мне на лоб. У него была потрясающая штуковина, вся испещренная перекрученными венами, словно ландшафтная карта — дорогами. Я сняла это дело со лба и выкинула в окно.

Билл закричал:

— Никто меня не понимает! — Полупрозрачные сгустки спермы летели к земле, вращаясь в полете… Надо же, кажется, Билл искренне опечалился.

Наша поездка закончилась. Прекрасная небесная лодка остановилась на вершине горы. Сколько же было этой спермы — и ни единая капля не попала мне в рот! Мы вылезли из гондолы, немного изумленные, но воодушевленные и готовые к лыжным экзерсисам. По крайней мере, парни были готовы. А я… Я чувствовала себя одинокой и потерянной. Молоденький служитель протянул мне лыжи с маленькими петушками на носках. И что мне теперь делать? Все казалось таким зыбким, ненадежным. Как я буду спускаться с горы? Где мои подруги? Может быть, мне поможет один из этих лыжных патрульных? Я двигалась к кульминации…

4

Я — один из этих долбаных мозолистых лыжных патрульных. Я одинок. Бывают времена, когда мы с парнями вкалываем без роздыху, работаем, как вьючные мулы. А иной раз — наоборот: сидишь сиднем весь день напролет и бьешь баклуши. Мы — как морпехи, только без войны. Мы сражаемся со снегом. Наутро после бури мы загружаем им мортиру и выстреливаем, чтобы не было лавин. Но снег нам не враг. Мы его любим. Мы на одной стороне с погодой, хаосом и осадками. Один раз в нашу хибарку на вершине горы набилось аж десять человек, и оргия началась сама собой. Я вышел наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Когда я учился в колледже, мне случилось поучаствовать в нескольких, и впечатления остались самые что ни на есть отвратительные. Так что оргии я не жалую. В большинстве случаев тот, кому ты с удовольствием вставил бы в рот, как правило, уже занят. Это во-первых. Во-вторых, некоторые дерьмоеды, которых ты не пожелал бы видеть и за милю от себя, то и дело попадаются на глаза и желают тобой попользоваться. В-третьих, я терпеть не могу, когда какой-нибудь Джон Йак принимается размахивать у меня перед носом грязными ногами или вонючей подмышкой. Да, возможно, я несколько привередлив, но я знаю чего хочу и знаю кто я есть (я ношу в ушах пятифунтовые свинцовые сережки, заточенные кольца, которыми можно запросто выбить глаз, если, к примеру, танцевать слишком лихо). Однажды я вышел порисовать для нашего патрульного печатного листка — типа местной газетки под названием «Сьерра Серенад», очень популярной, между прочим, — а навстречу мне шел Ларе Стубенклонк. Я ему говорю:

— Эй, друг, ты обрезан?

А он мне:

— Ё-мое, конечно нет. А ты?

— Еще чего! — отвечаю я на это. — Это не наш выбор, мой необрезанный брат. Христос предпочитает такую паству, у которой крайняя плоть находится на своем месте.

Мы ржем на два голоса, а потом я и говорю:

— Не хочешь ли мне попозировать нынче вечером? Давай, зануда! Увидимся.

— Когда?

Я говорю:

— В полночь. И надень что-нибудь кожаное.

Перескакиваем во времени к без четверти двенадцать. Я вскидываю на плечи рюкзак, где лежат принадлежности для рисования и маленький бутылек шерри. Мы забираемся на Гуэвос Гранде, здоровенная полная луна освещает дорогу. Когда добираемся до седловины, я снимаю рюкзак и говорю:

— Эй, Ларе, вынь свой член — такой порядок.